— Виета — друг.
Ну друг так друг. Не мое дело.
— Чего молчишь?
А на фига нужны слова? Они все равно окажутся неуместными. Искажающими смысл. Да вообще — вредными и опасными.
— Обиделся?
С чего бы вдруг? Кто из нас первый режим тишины включил, если уж на то пошло?
— Я отвлекся просто, потому и не ответил сразу.
Ага, отвлекся. Глядя на меня в упор. Так я и поверил.
— А, ты ж не слышишь… Все никак не привыкну.
Не слышу, не вижу, не знаю. И кстати, тоже не могу к этому привыкнуть, хотя очень стараюсь. Но почему-то всякий раз, как сталкиваюсь с вашими технологическими примочками, все начинается сначала.
И это вовсе не обида. Даже не боль. Что-то другое, мерзкое и отвратительное. А, вспомнил! Зависть. Вот только какого она цвета? Белая или черная?
Нет, серая. Мутная, как соленая зимняя лужа.
У друидов и впрямь было лучше. Справедливее. Там каждый сидел в своей клетке, на одинаковых правах со всеми остальными. А теперь все решетки сомкнулись вокруг меня. Одного.
— Эй, о чем задумался? Лицо такое, как будто хоронишь кого.
Давно надо было это сделать, кстати. Похоронить. Надежды и чаяния, а главное, нелепые ожидания. Вот есть у меня то, что есть, и большего дадено не будет. Остальное — забыть и закопать. И да, надгробный камень не ставить ни в коем случае: на кой черт мне нужны приступы ностальгии?
— Все должно блестеть, ясно?
В принципе, здесь и так не особо грязно. Ну паутины немного в углах и на коробках, из которых сложены корявые пирамиды. Еще пятна липкие на полу встречаются, но это только там, где можно найти место, чтобы поставить ногу.
— Расчистить и отдраить!
Хорошо быть командиром: раздал указания, и голова болит уже не у тебя, а у подчиненных.
— И чтобы не поломали ничего!
— Ласточка моя, я ни в коем случае не отказываюсь, но махать шваброй все же как-то…
Вася смотрит на фронт работ с явно выраженным сомнением. Мне проще, я еще и не такой бардак видел. А уж сколько раз принимал участие в ликвидации, и не сосчитать.
— Сам не хочешь, приятеля своего напряги. Он же тебе обязан не меньше, чем ты мне, вот и сочтетесь помаленьку.
Очень естественное развитие событий. Логичное и, пожалуй, не вызывающее возражений с моей стороны.
— И не тяни резину, это тебе не идет.
Друг, значит? Пока больше похоже на спонсора, который не упустит шанс получить процент за свое участие в предприятии. Но это, опять же, не мое дело.
Удаляется остроносая дергано, чуть подпрыгивая и приседая, то ли от возбуждения, то ли по причине проблем с опорно-двигательным аппаратом. И каждое перышко на ее полушубке колышется в такт движениям.
— А что именно надо делать?
Вася разворачивается в мою сторону, ехидно замечая:
— Надо же, снова голос прорезался! Я-то уж подумал: все, кранты.
Смеяться в каком месте надо?
— Так скажешь или нет? А то опять все испорчу.
— Звучит как угроза.
Ему в самом деле весело. Мне — наоборот.
— Хочешь убедиться?
— Ой, нет, не надо! Верю-верю-верю.
Вот почему каждое его слово кажется донельзя обидным? Он же не прилагает к этому специальных усилий. Или все-таки…
— Для начала надо всю эту тару сложить.
Оглядываюсь вокруг в поисках свободного места и уточняю:
— Куда?
— Не «куда». Просто — сложить.
Изображать непонимание даже не приходится: Вася, не тратя лишних слов, тянет на себя ближайший короб и начинает его… Скажем, тискать. Жулькать. Мять. Не в произвольном порядке, правда, а по какому-то непонятному мне, но явно существующему принципу. Мнет, пока из громоздкого многогранного предмета не получается маленький кубик.
— Понятно?
— Не-а.
Хмурится, морщится, вздыхает:
— Хорошо, подсвечу, но за это будешь должен. У меня батарейки почти сели.
Проводит рукой вдоль стенки очередного короба, и в воздухе загораются линии. Они очень тонкие, еле различимые, но свою задачу выполняют: обращают мое внимание на точно такие же нитевидные царапины, пролегающие по твердой поверхности.
— Складываешь поочередно, от глубоких к мелким. В общем, нащупаешь — поймешь.
Световой рисунок гаснет, и каждый из нас поворачивается к своей пирамиде.
Занятие не особо трудное, но занудное до невозможности и, хуже всего, не позволяющее мне параллельно думать хоть о чем-нибудь другом: приходится слишком внимательно осматривать швы. Особенно после того, как согнул что-то не так как надо, и вырвавшийся из рук короб секунд десять летал по отсеку, сигая от стенки к стенке. Вася его, конечно, поймал, но одарил меня взглядом, после которого захотелось провалиться сквозь землю.
