Хорошо, что он не кланяется, а остается прямым, как стержень. Жаль только, что таким же бесстрастным: если по лицу Лёлика еще можно угадать смену настроения, то в Болеке страстей меньше, чем в камне. Унылый богомол, вот на кого похож главный кочегар базы.
Здесь стерильно чисто, в предбаннике реакторной камеры, и все вокруг если не сияет, то скромно поблескивает. Нарочно драил? Нет, вряд ли. Он ведь и сам такой с ног до головы… Аккуратный.
— Желаете проследовать? — Отходит в сторону. На шаг с четвертью.
— Да, хотелось бы взглянуть на… А спецсредств никаких с собой брать не надо?
Мутный взгляд останавливается в дюйме от моего лица:
— Прошу прощения, маэстро, мне, в силу недостаточной подготовленности, не дано проникнуть в глубины вашего…
— Пойдемте, товарищ Боллог. Я… э-э-э, пошутил.
— Ха-ха.
Открывается только рот, вернее, губы скупо раздвигаются, выпуская наружу звуки, напрочь лишенные эмоциональной окраски.
— Таковой ответной реакции достаточно, маэстро?
Он издевается? С вероятностью пятьдесят на пятьдесят, как со мной это теперь всегда бывает. А может, от природы не обладает чувством юмора. И в какой-то мере это намного лучше, чем зацикленность на шутках туалетного или полового свойства. Вот помню, хулиганила однажды в Фанином имении бригада любителей… Нет, пожалуй, все-таки профессионалов. Стены краснели без сурика.
— Да, благодарю вас.
Болек поворачивается и величественно плывет к задней стене, подметая пол широкими лентами, свисающими с обоих плеч.
Здесь не основной источник энергии, насколько я смог определить по чертежам. Скорее что-то вроде запасного генератора, маломощного и мобильного. С другой стороны, судя по индикаторам, он с лихвой покрывает потребности законсервированной базы.
Короткий взмах руки, и створки низкой двери разъезжаются. Открывшийся проем мерцает всполохами северного сияния.
— Прошу, маэстро.
Приглашение вполне любезное, но я не тороплюсь. Страшно же. Вдруг там радиация, еще какая-нибудь пакость? Ну да, кочегар не обременен защитными предметами гардероба, только это ничего не значит: есть еще всякие иммунитеты, врожденные и приобретенные. И вполне может статься, что там, за порогом, меня ждет…
— О, это честь для меня. Благодарю.
Право пройти первым на верную смерть? Странные у вас тут понятия, ребята.
Но он в самом деле идет. И со спины выглядит еще торжественнее, чем прежде.
Что ж, после такой наглядной демонстрации хочешь не хочешь, а придется играть по предложенным правилам.
На стенах реакторной нет ни одного ровного участка: сплошь выемки с острыми гранями. Параллельны друг другу лишь потолок и пол, между которыми…
Два пушистых шарика. Вернее, шаровые молнии, топорщащиеся во все стороны коронами разрядов. Один белый, другой серый… Вернее, серебристый. А белизна первого, пожалуй, с уклоном в золото, если хорошенько присмотреться.
Они парят в воздухе, то чуть приближаясь друг к другу, то словно отталкиваясь. И пускают вокруг зайчиков.
— Товарищ Боллог, не могли бы вы вкратце описать процесс?
— Если маэстро позволит, мне хотелось бы воспользоваться плодами многовековых эмпирических изысканий, характерных для любой расы, и использовать для исполнения ваших пожеланий скорее визуальную, чем аудиальную составляющую.
Лучше один раз увидеть, так, что ли? Хотя, учитывая последний фортель медуз с нагромождением слов, мне и правда полезнее смотреть, чем слушать.
— Как вам удобнее, так и делайте.
Кивнул. Вернее, двинул головой. Сантиметра на два.
Здесь нет ни одного прибора, впрочем, как и в предбаннике. Как же кочегар собирается…
Длиннопалые ладони сомкнулись в жесте, как если бы Болек собирался слепить из воздуха снежок, а потом начали раздвигаться, вытягивая друг из друга… Свет.
По мере движения он превращается из бесформенного комка в нить, трепещущую на невидимом ветру. Истончается до полного разрыва, и в руках кочегара остаются два прутика, сотканных из сияния, подозрительно похожего своими цветами на шарики.
Один серый, другой белый…
Взмах. Почти дирижерский. Но это вовсе не палочки, потому что Болек вдруг пристраивает бело-золотую на левое плечо, совсем как скрипку.
