— Динь?
— Ну вот что ты стоишь и пялишься? Помогала бы лучше!
Нет, эта с места не сдвинется. А уж чтобы поелозила коленками по полу, и надеяться не стоит: гордая слишком. Невысокая, щуплая, белесая, зато мордочку держит так, что не подходи. Какая-нибудь подручная блондина? По крайней мере, руки за спиной сложила очень похоже. А может, у них тут просто мода такая. Любимая поза фюрера, например.
— Что тебе вообще от меня понадобилось? Зачем приперлась? Только испортила все напрочь и окончательно!
Еще и смотрит как-то зловеще, то ли с ухмылкой, то ли с издевкой. Нарочно меня напугала небось? А что, с нее станется. По лицу видно: стерва с самомнением. А на самом деле всего лишь…
— Мышь белая!
Быстрая зато, ничего не скажешь. Секунду назад стояла шагах в пяти от меня, и вдруг оказалась рядом, на расстоянии всего лишь…
Шлеп!
Ага, пощечины. И хоть ладошка вроде бы невеликой силы, ощущения малоприятные. Обидные даже. Я же еще и виноват в чем-то, получается? А мы гордо повернемся и уйдем в голубую даль? Ну уж нет. На коленях бегать не умею, но рука у меня подлиннее твоей, мышка. И ее как раз хватит, чтобы…
Хлоп!
А задница славная. Упругая. Аж зазвенела.
— Теперь — в расчете.
Вообще, фигурка у нее вся ладная, со спины это особенно хорошо заметно. И одежда скроена удачно, хотя, скорее всего, это что-то военно-форменное. Цвет мрачноват? Так достаточно вспомнить родную армию в оттенках гниющей зелени. Тем более, приложить эти самые оттенки к бледной остроносой мордочке…
Обернулась? А я уж и не надеялся. Впрочем, лучше бы не оборачивалась, с таким-то выражением лица. Если раньше просто выглядела чахоточной, то сейчас последние краски потеряла. Обесцветилась полностью. Или мне так только кажется из-за того, что где-то глубоко под кожей мечутся светлые пятнышки?
Точно. Как будто лучом фонарика изнутри водят. Нет, не меньше чем сотней лучей. И они все ближе и ближе к поверхности. А что потом случится? Свет прорвет кожу и выльется вон?
Зато глаза какие на меня в упор смотрят! Темные. И темнеют с каждым мгновением. Вот, уже почти черные стали, но процесс, если так можно выразиться, продолжается. И весьма бодро. Наверное, всего через несколько секунд от девицы вообще останется один лишь черный взгляд…
Но красивое зрелище, да: крошечные искорки, выступившие на коже, бегающие, как огоньки елочной гирлянды. Прекрасно-опасное. Только мне почему-то совсем не страшно.
В конце концов, если умирать, то уж лучше так, от руки разъяренной женщины, чем сложить голову на плахе. И пусть мы даже не представлены…
— Вив?
Пора прекращать эту порочную практику вечно оказываться спиной к двери: в первый раз бледная поганка застала врасплох, теперь блондин чуть до инфаркта не довел своим тихим голосом!
— Нашла повод для разрядки? Поделись какой; может, мне он тоже подойдет.
Огоньки на мертвенно-белой коже потускнели, вспыхнули в последний раз, юркнули обратно, туда, откуда пришли, и ситуация вернулась к исходной. За исключением того, что теперь мы могли соображать уже не на двоих, а на троих.
— Он назвал меня… — Глаза, сменившие цвет с черного на пепельно-серый, прежнего бешенства не утратили, но теперь, как ни странно, пугали гораздо больше, чем еще минуту назад. — Мышью. Белой!
— Именно так? Слово в слово?
— Ты подвергаешь сомнению мои…
— Вив. Этого просто не могло быть. — Блондин наконец-то появился в поле моего зрения и примирительно коснулся девичьего плеча. — Тебе показалось.
— Мне никогда и ничего не…
— Как и мне показалось, что, зайдя в собственную каюту, я обнаружил там тебя. Напомнить правила разграничения личного пространства?
Мышка поджала губу.
— Не разумнее ли нам обоим сделать один и тот же вид? Ты знаешь, какой именно.
Кивнула. Нехотя, еле заметно, но согласилась с предложенным условием и двинулась к выходу. Правда, не осталась без последнего слова:
— Приструни свое животное, пока не стало слишком поздно.
— Он не животное.
— Зверь должен сидеть в клетке — такое правило тоже есть, и его вряд ли когда-нибудь отменят.
Несколько шагов, шелест-шорох и — тишина. А следом, не то чтобы вдогонку, а неким финальным аккордом прозвучало отрешенное:
