— И совсем ничего нельзя сделать?
— Милорд!
— Понял, понял, не надо так грозно сдвигать брови.
Грозно? Да тут впору расплакаться! Пусть в происходящем нет ничьей вины, ей бы больше всего на свете хотелось… Хоть прямо сейчас. Только это не приведет ни к чему, кроме неизбежной гибели субнормала, в котором лорд Айден почему-то столь очевидно нуждается. И все, что можно сказать:
— Мне очень жаль.
— Жаль?
— Поскольку этот субъект имеет для вас особое…
— Доктор, если вы произнесете еще хоть слово, я буду вынужден принять меры. Соответствующие ситуации.
— Как прикажете, милорд.
Вот теперь уж точно лучше промолчать и поклониться. Так низко, как получится.
— И конечно, итоги проведенного вами осмотра не должны стать доступными для широкого круга… Я понятно излагаю?
— Вне всяких сомнений, милорд.
— Можете быть свободны.
Не отлучение от двора, и это уже хорошо. Но он все-таки недоволен. Ею? Кем-то другим? Может быть… собой? Нет, прочь, прочь крамольные мысли! И скорее прочь с глаз милорда!
Кто над нами вверх ногами? Нет, не угадали. По потолку у нас ходит высокий блондин в черном…
Ну, строго говоря, ботинки у него оба черные. Как и другая одежка, напоминающая нечто среднее между камзолом, мундиром, плащом и чем-то там еще. Штаны точно есть: их хорошо видно, потому что полы верхнего длинного… Пусть будет сюртук, на том и порешим. И — да, полы отгибаются. Вниз. Примерно от середины бедер.
В чем фокус? Что-то элементарное. По меркам блондина, конечно. Пока корабль дрейфует, искусственная гравитация поддерживается на минимально необходимом узкопотоковом уровне. Вот когда двигатели переведут в маршевый режим, условия обитания придут в норму, необходимую для…
Всю эту бесспорно важную, но неудобоваримую информацию он вывалил сразу же, как появился в поле моего зрения. Поле, кстати, очень узком из-за крыльев подголовника лежанки, на которой меня расположили. Может, блондин лично постарался, может, кто-то другой подсобил. Хотя, вполне возможно, особой помощи и не понадобилось: если парень скачет между переборками, как кузнечик, значит, и мое тело сейчас почти ничего не весит.
Заманчиво было бы попробовать и самому попрыгать в невесомости, но увы, скован в возможностях. Вернее, связан. Ремнями, отдаленно напоминающими об автомобилях и гонках. Или о парашютах.
Зачем привязали? А шут его знает. Блондина положение вещей не смущает, значит, и я промолчу.
Хотя, если парень продолжит маячить под потолком вниз головой еще пару минут, за меня заговорит мой желудок. Полным быть он физически не может, но готов постараться. Выложиться, так сказать.
— Эй.
Ходит. Взад-вперед. По-профессорски заложив руки за спину.
— Ты можешь…
О, вот и первый спазм уже на подходе. Топчется где-то посередине позвоночника.
— Не мельтешить там, а?
Ффух! Остановился. Слава богу.
— Ты что-то хотел сказать?
— Э…
— А я как раз хочу. Или должен?
Все что угодно. Хоть еще одна лекция про двигатели и гравитацию, только бы не шлялся больше у меня над головой.
— У твоего народа такой запутанный язык… Трудно правильно подбирать слова.
Иностранцу-то? Почти невозможно. А он ведь чужой и формально, и неформально.
— Я должен извиниться. Хочу попросить прощения.
— А что-то одно нельзя выбрать?
Его волосы смешно торчат в разные стороны пушистым шариком. Этакий мальчик-одуванчик.
— Одно?
— Ну да.
— Это не полностью синонимичные идиомы?
Ой-ой-ой. Нет-нет-нет. Никаких терминов, умоляю! Папа-лингвист и мама-филолог — лучшая прививка от лишней учености.
— Больно? Где?
Беспокоится? Кто бы мог подумать.
— С чего ты взял?
— Твое лицо. Выражение стало таким, будто…
А, от воспоминаний? Бывает. Ты еще нервный тик в моем исполнении не видел!
— Дело прошлое. Забей.
— Если пояснишь, что и куда, непременно это сделаю, — пообещал блондин. — Немного позже. Нам нужно поговорить, пока мой транслятор еще работоспособен.
— А потом он гикнется?
Задумался. Перебрал что-то в мыслях, а может, даже передвинул: мозги скрипели почти ощутимо. Потом тряхнул головой, распушаясь еще больше:
— Времени мало. Слушай. Пожалуйста.
Когда меня так слезно просят, не могу отказать. Да и вообще не могу. Не умею. Но с речью у блондина и впрямь творится какая-то чертовщина: слова стали звучать резче, разрывая фразы на части, как если бы вместо человека со мной вдруг начал разговаривать плохо настроенный электронный переводчик.
