Это мирное занятие свидетельствовало о том, что фашисты чувствуют себя здесь спокойно. Лес, мол, далеко, бояться нечего...
Но охрана бодрствовала, ракеты беспрерывно взлетали в воздух. Мы подползли близко к амбару и более получаса лежали, обдумывая, как нам справиться со своей задачей.
— Давайте сделаем так, — шепотком предложил Семка: — Я подползу к тому гармонисту и кокну его. А потом начну стрелять по амбару. Может, они за мной увяжутся, вы в это время и подойдете.
Гудков одобрил этот план, но строго предупредил Семку:
— Если погонятся, удирай быстрее. Встретимся в поле или в лесу.
В военном деле постоянно сталкиваешься с неожиданностями. Даже в такой маленькой операции, как наша, невозможно предугадать, как сложится обстановка, хотя и кажется, что продумано все тщательно. В партизанской же войне «сюрпризов», пожалуй, еще больше.
После выстрела Семки часовые не погнались за ним, как мы рассчитывали, а все залегли около пулемета и открыли в сторону бунта густой огонь. Пулемет бил трассирующими пулями. Мне показалось, что дело срывается. Наш командир вдруг коротко крикнул: «Огонь!» и выстрелил из винтовки. Я послал в сторону пулемета очередь из автомата, единственного в нашей группе. У амбара произошла заминка. Фашисты больше не выпускали ракет, умолк и пулемет, заряженный трассирующими пулями. Опытный Гудков мгновенно оценил это обстоятельство.
— Вперед! Ура! — крикнул он и бросился к амбарам.
Мы бежали за ним, изо всей силы крича «ура». В темноте немцы, вероятно, приняли нашу пятерку по меньшей мере за взвод и, конечно, не выдержали. Зазвенели бутылки, вспыхнуло пламя. Я подсунул под угол амбара зажженный снаряд.
Через минуту мы уже спешно убегали, чтобы поскорее вырваться из полосы разгорающегося пламени. К нам присоединился и Семка. Вскоре в поселке, неподалеку от амбаров, загудели моторы. Фары машин, вероятно броневиков, поползли в нашу сторону. В воздухе свистели пули, слышались разрывы мин.
Но мы уже были на таком расстоянии, что ни фары, ни ракеты не могли нас достать. Темнота была на нашей стороне. Мы быстро двигались к своему лагерю, а за спиной полыхало зарево пожара.
До леса добрались уже под утро. Тут нас догнал самолет. Мы сделали по нему несколько выстрелов. Самолет с разворота ответил пулеметной очередью. Тогда мы поспешили под надежный кров деревьев. Парфен не зря называл лес нашим другом и защитником...
Углубившись в лес, мы сразу почувствовали себя как дома. Опасность позади, задание выполнено, теперь в самый бы раз отдохнуть. А Гудков уже, оглядываясь по сторонам, подыскивал удобное место для отдыха. Через минуту все растянулись на траве. Расслабленное усталостью тело ныло в приятной истоме, глаза слипались. И вдруг над ухом раздалась... музыка. Мы мгновенно вскочили, схватившись за оружие, и расхохотались. Это Семка, скорчив рожу, неумело, но старательно дудел на губной гармошке. Перестав смеяться, Гудков брезгливо скривил рот:
— Брось ее к черту! Вдруг он заразный был, паскудина...
— Не похоже, — солидно возразил Семка, — фашист степенно вел себя. Только автомат крепко держал. Даже мертвый не хотел отдавать.
Семкина шутка разогнала дремоту, и Гудков, воспользовавшись этим, предложил не задерживаться долго.
Утро было тихое, на траве низко лежал густой слой тумана, и мы шли в нем, как в молоке, не оставляя за собой никаких следов. Через несколько минут вымокли до колен, натруженные ноги от сырости стали сильно ныть.
В этих случаях, как о блаженстве, думаешь о бане, свежем белье... Но постепенно небо прояснилось, солнце грело сильнее, сгоняя росу. Незаметно обсохли и мы, чувство усталости притупилось.
— Может быть, посидим немного? — сказал Семка, умоляюще глядя на Гудкова. — Уж больно уморились.
— Стоит ли? До места осталось километра три, — ответил Гудков, устало шагавший впереди. Он обернулся к товарищам, как бы предлагая им решить вопрос об отдыхе. Внезапно раздалось несколько выстрелов. Предостерегающе подняв руку, Гудков остановился.
— Где-то около наших, — с тревогой сказал он, на ходу снимая винтовку, — поспешим, ребята!
