Ан не скричишь! Шалишь. Нельзя тебе!
Ты думаешь, что я пошел сюда
Так, без опаски, как пришлось? — Ошиблась!
Я на походе заговор прокликал;
Заговорил, чтоб ты меня любила:
Нет воли у тебя теперь — моя ты,
В моей ты воле и в моей ты власти! (После молчания.)
Что ж, правда-т нешто не моя? Скричала ль?
Скричала ли? (Более ласково-шутливым тоном.) Да полно же, Анюта…
Ведь я не лютый волк, не лиходей
Какой! Куда, далеко! — На меня, брат,
Чуть полюбовнее девчонка взглянет —
Я и растаял, словно вешний снег
От солнышка. (Настойчиво, как дети просят.)
Взгляни и ты, взгляни же! (Аннушка взглядывает.)
Ну, вот взглянула же! Ну, вот спасибо! Спасибо! (Тоном, каким с нравными детьми говорят.)
Ну, о чем, о чем опять
Нахмурилась? Ты слушай, что скажу:
Да из меня — все лаской можно сделать;
Ну, хоть веревки вей. —
Такой-то выйдет
Муж шелковый-прешелковый — ей-богу!
(Аннушка упорно молчит, опустив глаза в пол.)
Ох, и пренравная ж девчонка ты!
Другая — молодца такого-то, как я, —
И целовать и обнимать бы стала.
А ты… Э, что ж ты покраснела, а?
Аль думаешь: мол, стыдно целоваться?
Э, полно! Вздор. Ты не красней! Гляди-ка:
Я путь-дорожку укажу, Анюта!
И таково-то сладко поцелую.
(Он подходит ближе, она отскакивает.)
Что пятишься? Аль думаешь я вру?
Не сладок поцелуй? Ей-богу, сладок!
На свадьбах даже «горько» говорят,
Мед подслащают сладким поцелуем.
Да вот гляди!
