Чуть не полный месяц мурыжили, переливая из пустого в порожнее. Откуда получил информацию о точном, буквально до минуты, времени начала войны? Как решился нарушить приказ? Почему не пытался предупредить штаб полка или дивизии? Вопросы, вопросы, вопросы – и ни одного ответа. А ему воевать нужно, фашиста поганого бить! Ведь знал, чувствовал, что не позже августа все и начнется, а вон как оно вышло… непонятно. Ну да вроде обещали на днях решить, наконец, вопрос – и тут…
– Слушаю вас, товарищ командир?
– Капитан Минаев, Иван Степанович?
– Именно так.
– Младший лейтенант государственной безопасности Сидоров. – Восстановив дыхание, контр-разведчик предъявил удостоверение в раскрытом виде. – Прошу пройти со мной.
Комбат раздраженно дернул щекой:
– А я должен? Мной, насколько знаю, занимаются другие ваши сотрудники. Вас среди них я не наблюдал. Они в курсе?
– Разумеется, в курсе, – спокойно выдержав тяжелый взгляд, кивнул тот.
– И куда меня теперь, калечного? – иронично хмыкнул Минаев. – Все, что знал, рассказал, а что не помню ничего – так в том моей вины нет.
Ответ откровенно ошарашил – настолько, что в первый момент комбат только глазами захлопал:
– Приказано срочно доставить вас в Москву, в главное управление государственной безопасности. Подробностей не знаю, не мой уровень. Пойдемте к машине, на аэродроме ждет самолет, специально за вами из столицы прислали. Только не спрашивайте ничего, я и на самом деле не в курсе. Да и знал бы, не ответил, должны понимать. Как долетите, на все вопросы и ответят…
* * *
Подполковник Сенин, конец августа 1941 года
Главный врач военного госпиталя раздраженно взмахнул рукой:
– Да сядьте вы, товарищ лейтенант госбезопасности, не мельтешите! Разумеется, я все понимаю. И читать умею, тут вы абсолютно правы. Но подполковник Сенин едва оправился от последствий тяжелейшей контузии. Не до конца, хотел бы заметить, оправился! Ему категорически необходим покой и еще раз покой. И потому я не считаю возможным прямо сейчас отправлять его на столь значительное расстояние.
– Но ведь он вполне транспортабелен, я верно истолковал ваши предыдущие слова? – упрямо переспросил собеседник.
Медик издал неопределенный звук, нечто среднее между возмущенным фырканьем и судорожным вздохом:
– В определенных условиях – да. Допустим, если бы госпиталь подлежал немедленной эвакуации – тогда несомненно. Но последнее – вопрос жизни и смерти пациентов, тут уж на подобное внимания просто не обращают. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Еще в конце июня имел сомнительное удовольствие попасть под германскую бомбардировку, знаете ли. Чудовищные и незабываемые впечатления, откровенно говоря… впрочем, не о том речь. Но везти его в такую даль, тем более на самолете? Неужели это настолько необходимо именно сейчас? Неужели нельзя обождать хотя бы неделю, а то и две?
– Представьте себе, товарищ военврач, именно так, нельзя. Вы видели, КТО именно подписал предъявленный вам документ?
– Видел, – угрюмо кивнул тот, успокаиваясь. – Разумеется, вы в полном праве поступить так, как сочтете нужным. Ничего с этим сделать я не смогу. Но как врач я тоже в своем праве – вправе объяснить всю опасность подобного, хм, мероприятия. Человеческий мозг – чрезвычайно сложная и малоизученная субстанция. Особенно мозг, получивший тяжелейшую ударную и барическую травму. А полет в самолете, все эти перепады высоты и, соответственно, давления, тряска и все такое прочее…
– Я прекрасно вас понял, доктор, – не выдержал контрразведчик. – Но, поверьте, если специально за подполковником прислали самолет, значит, он представляет большую ценность. И в Москве будет кому заняться вашим пациентом. Полагаю, в столице есть достаточно опытные специалисты.
– До аэродрома еще нужно добраться… – задумчиво пробормотал медик. – Хорошо, не вижу ни малейшего смысла и дальше спорить, сейчас я распоряжусь относительно раненого. Полчаса у вас в наличии имеется? Необходимо подготовить выписку и оформить переводные документы. Не знаю, кто займется им после, но лишним точно не будет, уж поверьте.
– Охотно верю, – понимающе кивнул лейтенант. И добавил твердым голосом:
