Шарик был не сильно подброшен и угодил точно в пепельницу, даже не выскочил из нее, как обычно. Это Бахрушина удивило и обнадежило. Сверкающий кусочек фольги пробежал по краю большой пепельницы так, как бежит шарик, пущенный умелой рукой крупье. Когда шарик остановился, сигарета была извлечена из пачки, выбрана из двадцати таких же одинаковых. Лишь она одна удостоилась чести оказаться вначале в пальцах, а затем и в пухлых губах полковника ГРУ Леонида Васильевича Бахрушина.
Как желанно нам долгожданное!
– Ну вот, наконец-то! – задержав дыхание, пробормотал полковник Главного разведывательного управления, щелкая зажигалкой и поднося дрожащий голубой огонек к кончику сигареты. – Первая затяжка – самая приятная: словно первая женщина, пусть и встречаешься ты с ней после долгого расставания.
Бахрушин даже не стал выдыхать дым, он постарался его проглотить. И это ему удалось.
Он сам себе напоминал отчаявшегося алкоголика: вот он, первый глоток хорошего коньяка, а потом пойдет все, что угодно – водка, вино, пиво…
За первой затяжкой последовала вторая, но уже не такая глубокая и не такая вкусная.
На этот раз Бахрушин выпустил дым через нос, махнул рукой и разогнал голубоватое облачко. По телу разлилось блаженство. Бахрушин прекрасно понимал, что блаженство, скорее всего, вымышленное, оно есть плод его самовнушения. Но тем не менее, полковнику сделалось хорошо и спокойно.
Он откинулся на спинку вращающего кресла. Тяжелые, набрякшие от усталости веки опустились, закрыв поблекшие с возрастом голубые глаза.
– Ради таких приятных моментов и стоит жить, – сказал себе полковник, продолжая разминать в кончиках пальцев горящую сигарету.
Возможно, он и докурил бы ее до самого фильтра, находясь в состоянии эйфории, но дверь его кабинета открылась, и на пороге появился один из помощников.
– Извините, Леонид Васильевич, что вот так, не предупредив… Но дело, мне кажется, срочное.
– Ты уверен в этом?
– Потом можно от вас нагоняй получить…
– Значит, спокойствие любишь?
– Кто его не любит?
Полковнику Бахрушину страшно нравилось, когда к нему обращаются не называя звания, а вот так, по имени отчеству, по-граждански. Может быть, его беспокоило то, что он до сих пор не генерал, но это обстоятельство волновало его не сильно. Ведь он прекрасно знал себе цену и понимал, что его ценят на службе, а если что и случится, то не променяют и на трех генералов.
Со своим начальством Бахрушин уже давным-давно разговаривал, обращаясь по имени и отчеству, а иногда и запросто, называя своего непосредственного шефа всего лишь по имени и позволяя себе в его адрес всякие колкости. А иногда он разрешал себе даже и непристойности. Но делал это настолько умело и изящно, что придраться было не к чему. Даже матерные слова с его уст слетали, как ласковые прозвища.
– Ну так что у тебя, снова у кого-то задница зачесалась? – Бахрушин пристально, но по доброму взглянул на своего почти лысого помощника, хотя лет тому было еще немного.
И тут же подумал:
«Тебе бы борода пошла. Но в нашей конторе, к сожалению, носить бороды не принято».
– Вот.
– Клади на стол, черт с тобой.
Помощник подошел к своему шефу и положил перед ним четыре тонких листа бумаги.
Вверху каждого виднелся гриф «Совершенно секретно», не заметить который было невозможно.
– Что это такое? – не глядя в бумаги, не вдаваясь в содержание, спросил полковник, посмотрев на своего подчиненного.
– Там все написано, Леонид Васильевич.
Гляньте своим опытным глазом.
– А человеческим языком ты мне рассказать не можешь?
– Могу, товарищ полковник.
"Вот и началось, – подумал Бахрушин. – Значит, действительно что-то из ряда вон.
Всякую бюрократическую херню человеческим языком не перескажешь. Одни: «во исполнение», «в усиление», «в укрепление», «в организационных целях» и т.п. и т.д."
– Короче, что здесь?
– Какая-то дребедень, Леонид Васильевич.
– Я это уже понял и без тебя. Хорошего чего-нибудь ты бы мне не принес.
– А что вы имеете в виду под словом "хорошее?
– Ну, например, билеты в театр, на стриптиз… Или представление к генеральскому званию, – Да зачем оно вам, Леонид Васильевич?
