На долю автора этой книги выпало немного открытий в судьбе Колчака, хотя и довелось немало походить по его стопам и в Санкт-Петербурге, и в Лондоне, и в Севастополе, и в Таллине (бывшем Ревеле), и в Хельсинки (Гельсингфорсе), и в Полярном (Александровске-на-Мурмане), и в Тикси, и во Владивостоке, и в Пирее; довелось зажечь свечу на месте гибели Колчака в Иркутске… Впрочем, за героем этой книги все равно не угнаться.
Вряд ли кто из россиян его времени поездил по миру, походил по морям столько, сколько он…
И то, что открылось мне в беседах с бывшими офицерами русского флота (а мне посчастливилось застать в ясной памяти и мичмана с «Цесаревича» Альфреда Бекмана, и последних гардемаринов Морского корпуса Александра Пышнова, Бориса Лобача-Жученко, Кербера…), в беседах с сыновьями тех, кто знал Колчака очень близко по службе и в жизни (контр-адмиралов Георгия Старка и Михаила Черкасского, капитанов 1-го ранга Алексея Щастного и Сергея Власьева), с дочерью капитана 1-го ранга Петра Новопашенного и внуком контр-адмирала Бориса Вилькицкого, с племянницами вице-адмирала Адриана Непенина и племянниками Федора Матисена и Анны Тимиревой; и то, что отозвалось в душе при чтении архивных документов, в тишине арктических снегов и на палубах ледоколов, — все в этой книге.
Ленинград. Май 1990 года
На Исаакиевской площади я сел в допотопный трамвайный вагончик с прямыми окнами в деревянных рамах. Этот экскурсионный трамвайчик, трамвай-воспоминание, повлек меня по старому Питеру, погромыхивая старинным железом… Девушка-гид перечисляла и экскурсионные маршруты: Петербург Пушкина, Петербург Блока, Петроград Ленина, Ленинград Кирова… Можно было пройтись по адресам Гоголя и Шаляпина, Андрея Белого и Скрябина, Ахматовой и Гумилева. Но был — был и есть! — я знал это доподлинно, Петербург Колчака. Город молча помнил этого человека, сделавшего свой самый первый вдох под его неприветливым небом.
Быть может, и поручни этого трамвайчика помнили пальцы Колчака — гимназиста, гардемарина, офицера… Я ехал к тому дому, где прошло его детство: Поварской переулок, 6. Разумеется, его не было ни в каких путеводителях, как не было в них и второго весьма важного в его жизни адреса — Большая Зеленина, 3… Я постоял перед обшарпанным, как и повсюду в округе, трехэтажным фасадом. Мысленно примерил на стену мраморную доску с золочеными буквами; «В этом доме прошли детские и юношеские годы выдающегося полярного исследователя, флотоводца и государственного деятеля России Александра Васильевича Колчака».
Потом я поднялся по запущенной за семь десятилетий без дворницкого догляда лестнице и позвонил в его бывшую квартиру. Три бойкие старушки — соседки по коммуналке — провели нежданного гостя на кухню, выслушали мое сообщение о прежних хозяевах квартиры и были изумлены и приятно польщены своей причастностью к имени этого известного всем человека.
Я тоже был удивлен: старушки, жизнь которых пришлась явно лишь на советские годы и которые ничего, кроме хулы о Колчаке не слышали, гордились тем, что жили в этом доме…
Два документа лежат на моем столе, знаменуя начало и конец жизни героя этих строк. Первый — выписка из метрической книги Троицкой церкви села Александровского Петербургского уезда; «У штабс-капитана морской артиллерии Василия Ивановича Колчака и законной жены его Ольги Ильиной, обоих православных и первобрачных, родился сын Александр, четвертого ноября, крещен пятнадцатого декабря 1874 года».
И второй — радиограмма председателя Сибревкома И.Н. Смирнова: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения советской власти в Иркутске, приказываю вам находящегося в заключении у вас адмирала Колчака.. с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить».
Между этими бумагами сорок шесть лет жизни.
