Глядя на большой грузопассажирский транспорт, выкрашенный в защитный цвет, Кондратьев прикинул, что двух торпед его злосчастной «малютки», всаженных под вторую трубу, вполне хватило бы, чтобы отправить эту «коломбину» на дно морское. Но не было весной сорок второго ни одной советской подлодки за пределами Финского залива…
* * *
Их разместили в тесной двухместной каютке в носу с неоткрываемым иллюминатором типа «бычий глаз». Словоохотливый Хохберг сообщил, что транспорт идет в Кенигсберг, и тут же стал рассказывать бесконечную историю о своей веселой жизни в этом славном городе, ничуть не заботясь, понимает ли его невольный слушатель. Иссякнув, корветтен-капитан запер каюту на ключ и отправился искать знакомых, и, видимо, нашел их, потому что вернулся только под утро в добром подпитии. Плюхнувшись на койку, он снова продолжил историю о похождениях молодости в столице Пруссии, но, оборвав рассказ на полуслове, тоненько захрапел. Тем временем транспорт уже входил в Куришгафский залив, и Кондратьев, припав к «бычьему глазу», смотрел, как по бортам проплывают непривычно низкие после северных морей песчаные берега в густой сосновой опушке.
Пройдя канал, пароход пришвартовался в торговой гавани против Крысиного острова. Крутоверхие черепичные кровли и острые шпили башен яснее ясного говорили о неотвратимом переломе жизни, и сердце Кондратьева тихо заныло. Чужбина…
Кенигсберг. 12 марта 1942 года
Хохберг блаженно похрапывал, оставив ключ в дверях каюты. Его не разбудил ни топот швартовщиков над головой, ни свистки команд, ни пронзительный вой судовой сирены… Пока он дрых, можно было вполне подышать свежим воздухом на верхней палубе. Набросив бушлат на плечи, Кондратьев отпер дверь и поднялся по трапу на твиндек. Его поразило то, что вокруг совершенно не было снега, а деревья стояли такими же зелеными, какими в Питере или Ярославле они бывают только в позднем мае. Про Полярный и говорить нечего, там еще вовсю куражились метели… Как завороженный, капитан-лейтенант двинулся навстречу зелени — размять бы в пальцах клейкий листок, ожить душой после ледяной пустыни Варангера.
Смешавшись с потоком раненых, прибывших на долечивание в Германию, Кондратьев беспрепятственно сошел на причальную стенку. Повязка на голове и немецкий бушлат на плечах ничем не отличали его в общей толпе. Сорвав тополиную веточку и вдоволь насладившись забытыми запахами, Кондратьев зашагал дальше, к выходу из порта. Он не помышлял ни о каком побеге, прекрасно понимая, что его могут остановить в любую минуту, что скрыться в чужом огромном городе без друзей и знакомых невозможно. Тем не менее жандарм в портовых воротах пропустил раненого моряка без тени сомнений. Могло ли прийти охраннику в голову, что герой фатерланда, беспечно помахивающий тополиной веточкой, на самом деле — командир советской подводной лодки?
Так или иначе, но Кондратьев стоял посреди людной припортовой площади, не зная, куда податься. Любой прохожий мог заговорить с ним и, не получив ответа на родном языке, поднять тревогу. И все же страха не было, чувство безоглядной свободы уже захлестнуло его и понесло напропалую. Легко одетые женщины попадались ему навстречу. Почти все они казались Кондратьеву красавицами, хотя он вовсе и не был записным сердцеедом
У пивного кабачка «Ханзагоф» он замедлил шаг. Озорная мысль пришла в голову зайти, взять пиво, и пусть расплачивается Хохберг. Кто знает, может, глоток ледяного пива будет последней радостью перед новыми испытаниями?
Кельнер-старик без лишних слов поставил высокую кружку на столик, облюбованный моряком с повязкой на голове. Кондратьев потягивал ледяной напиток, вспоминая забытый вкус нежного хмеля. Трудно было поверить, что это не сон, а явь. Скажи ему кто-нибудь в заснеженном Полярном, что не пройдет и трех недель, как он, командир «М-91», окажется в цветущей столице Восточной Пруссии и будет в полнейшем одиночестве потягивать превосходное пиво из литровой фаянсовой крркки, он бы немедленно сдал провокатора в особый отдел или просто съездил бы ему по «физии». Но вот судьба совершила поворот оверкиль, и остается лишь радоваться недолгой передышке. Впрочем… а если и дальше будет так же везти, может, удастся выбраться за город, а там..