— Не беспокойтесь, господа! — бросает он грустную и ласковую улыбку встречающим его офицерам. — Я сам… Я сам…
Вельбот ощутимо проседает под его тяжестью. Шабля снимает парадную треуголку и осеняет себя крестным знамением
— С Богом! — командует он.
Первый же взмах шести длинных весел выносит вельбот на добрую сажень от трапа, затем вторую, третью… И р-раз, и — два… Остроносое суденышко набирает скорость под дружные удары отборных гребцов-молодцов — гордости старшего офицера. Мичман Колчак, заглядевшись на красивую греблю, быстро спохватывается:
— Горнист! Захождение!
Печально-певучий медный глас величаво плывет над рейдом. После того как гребцы зашабашили веслами у борта адмиральского броненосца, жизнь на крейсере снова вернулась в рабочую колею. Вахтенный офицер в должном порядке распорядился отправкой гребного катера с брезентами, чехлами, матами, ведрами и щетками на песчаный пляж.
— Матвиенко! — крикнул Колчак старшине шлюпки. — Набери песочка, мелкого, сам знаешь для чего.
Матвиенко знал — для командирского кота, чтоб он утоп, прохвост гадливый! Сколько ж из-за него, подлеца, палубу перелопачивать приходилось. Шабля не прощал и малейшего пятнышка. В несвежей сорочке мог выйти на люди, но палуба на «Рюрике» всегда отливала ровной матовой поверхностью в цвет яичного желтка
— Ваше благородие, разрешите обратиться? — за спиной мичмана стоял с поднятой к уху ладонью баталер Прошин.
— Обращайся, — весело откликнулся Колчак.
— Так что насчет провизии, дозвольте спросить. Буде ли шестерка на берег?
Мичман чуть не хлопнул себя по лбу: Боже, какой верблюд! Про песочек для кота вспомнил, а про провизию… Ведь старшой просил непременно пораньше, а сейчас уже — страшно на часы глянуть — одиннадцатый час!
Вполголоса — вахтенному:
— Свистать на шестерку, артелыциков и буфетчиков наверх, к левому трапу.
Авось сгароф не заметит. Но вахтенный унтер-офицер после посвиста дудки, как нарочно, заорал с дурацким рвением:
— Ар-р-ртелыцики, буфетчики, ходи к левому тр-р-рапу! «Ну что ж ты так орешь?!» — поморщился мичман. Но было
уже поздно. Старший офицер быстро зашагал к нему.
— Александр Васильевич, что это значит? Ты только сейчас посылаешь шестерку?
— Виноват, Николай Александрович! Упустил из виду…
— Упускают бабы белье в проруби! — острая бородка старшего офицера задрожала от негодования. Он резко перешел на «вы»:
— Не так уж много я вам поручал, чтобы забывать элементарные вещи! Это не прихоть и не каприз: сейчас они попадут в обеденный перерыв и будут шляться по городу. А потом пойдут толки, что у меня распущены люди. Понимаете, не у вас и не у командира, а у меня.
От дальнейшего разноса Колчака спасает возглас сигнальщика:
— Вашесокродь, командир отвалили от адмирала!
Надо немедленно отзываться, надо править службу, как бы ни съедал его гневным взглядом староф.
— Горнист — наверх! — горестным голосом командует мичман. — Четверо фалрепных — на правую!
Хорошо Матисену, его вахта проходит под сенью ночи. Можно даже закурить в рубке, пряча огонек папиросы. А тут все утро в режиме чеховской Каштанки.
Вельбот несется, красиво рассекая волну. Белые усы под форштевнем взметаются вместе с шестью белыми всплесками ударяющих в воду весел. Гребцы откидывались почти навзничь, и в этот же момент вспыхивало облако брызг над разбитым гребнем И-эх! Навались! И снова назад, вровень с бортом играет с ветром синекрестный флаг. Во всем мире нет красивее гребли, чем на русских капитанских вельботах. Школа!
Снова затянул протяжную величальную песнь горнист — захождение! Командир заходит. Замерли фалрепные на трапе, готовые в любую секунду подхватить командира, если гульнет под вельботом волна. Но Шабля тигром вспрыгивает на нижнюю площадку. От утреннего благодушия не осталось и тени. И сгароф, и вахтенный начальник вытянулись в струнку, ожидая бури. Мичман Колчак первым предстает перед гневливым начальником
— Господин капитан 1-го ранга, на крейсере Его Величества «Рюрик» вахту править наряжен мичман Колчак!
Обычно Шабля недослушивает рапорта, отделываясь старческим «Не беспокойтесь!». На сей раз он внимательно выслушивает ритуальную фразу и разглядывает вахтенного начальника так, будто видит его впервые. Не отнимая руки от козырька фуражки, Колчак делает уставной шаг влево.
