– Зря, что ли, Азов брали? – возразил я на невысказанные замечания. – Никакой армии и никакого Перекопа. Десант со стороны моря, короткий рейд, а потом – абаркация и возвращение.
Некоторое время царь переваривал новую для него мысль.
– Кораблей мало. Большую силу не поднять, а малой ничего не сделать, – наконец возразил Петр.
– Большой как раз не надо. Маневренность будет не та. Одного моего полка за глаза хватит. Только немного кавалерии добавить для разведки. – И, не сдержавшись, добавил: – Не забывай, государь, кем я был. Все мои успехи на суше связаны с такими рейдами. Хоть английского посланника спроси, хоть Ван Стратена. Тут главное – стремительность. Удивил – победил.
– А я думал, поможешь новые полки формировать. – Чувствовалось, что идея начала увлекать царя. Ему хотелось привлечь внимание победами в Европе. Тогда, глядишь, и союзники появятся. А там можно будет одолеть Турецкую империю и твердой ногой встать на Черном море.
– Сейчас важно татар отучить от набегов. Полки мне по чину формировать не положено. Да и в поле я нужнее. Лишь бы начальников надо мной поменьше было.
Последнее беспокоило больше всего. Я не хочу говорить о людях плохо. Просто они привыкли воевать по-другому, не торопясь, а тут весь успех зависел от стремительности. Плюс ко всему – Петр не особо доверял людям, старался вводить везде, где возможно, коллегиальное управление. Я же привык отвечать за все сам. Представляю рейд, в котором куча начальников спорят, как быть дальше!
После короткой беседы я сумел выторговать полные полномочия по руководству рейдом, включая подготовку, привлечение дополнительных сил и подчинение мне флота.
– Не боишься, что завистники съедят?
Если до нашего совместного с Петром приключения на меня не обращали особого внимания, то с ростом влияния все больше и больше людей посматривали в мою сторону весьма косо. Это были бояре, золотой век которых истекал, да и кое-кто из сподвижников, не желающих подпускать к царю нового человека.
На моей стороне был Гордон. Старый вояка к интригам отношения никогда не имел и ценил меня как профессионала. Лефорт тоже не испытывал неприязни. Я старался вести себя с ним всегда корректно, конкурентом ему не был, да и смотрел на меня Франц как на собрата-европейца.
И конечно же, Алексашка. Когда доводится сражаться плечом к плечу, поневоле становишься если не другом, то соратником. Плюс Меншиков по природе был любознателен и старательно учился у меня то одному, то другому.
– Бог не без милости, – пожал я плечами.
– Я скажу Ромодановскому, чтобы во всем тебя поддержал, – подмигнул Петр. – Против него особо не попрешь.
Это точно. Уже на следующий день князь-кесарь вызвал меня к себе, долго взирал своим тяжелым взглядом из-под набухших век и изрек так, словно имел дело с очередным государственным преступником:
– Не пойму я тебя. Чего ты добиться стараешься? Чинов? Денег? Положения? Власти?
– Чин устраивает. Деньги есть. А власть порой нужна, чтобы лучше выполнить порученное дело, – стараясь оставаться спокойным, ответил я.
В принципе, я достаточно компанейский человек и легко схожусь с людьми. Но с этим грузным боярином общего языка я найти не мог и всегда чувствовал себя рядом с ним не в своей тарелке.
– Какой-то ты не такой, как все, – как нечто разумеющееся объявил князь-кесарь. – Изобретения разные. На исповеди не бываешь, хотя вроде несколько раз в церковь заходил.
Надо же! Даже это знает! Хотя зачем ему? Мало ли вокруг Петра иностранцев, к православной вере не имеющих никакого отношения? И ничего. Никто их не подозревает.
– Я же не местный. – В широком смысле я не врал. Время рождения определяет менталитет не хуже, чем страна.
– Смотри у меня, – без угрозы сказал Ромодановский. Не было у него надобности угрожать. – Про тебя такое порой шепчут, что только диву даешься. Ладно. Государь просил поддерживать тебя во всем. Что потребуется, обращайся сразу ко мне. Помогу. Но коли худое замыслил…
– Моего слова достаточно? – Не люблю, когда говорят таким тоном. Но поддержка Ромодановского стоит дорого.
Боярин грузно шевельнулся, вновь устремил на меня тяжелый взгляд, словно пытался прочитать все, запрятанное мной в душе.
