Не могу сказать, что путешествие в женском обществе оказалось приятным. Со стороны мы смахивали на цыганский табор, часто останавливались на отдых и вообще плелись чуть быстрее черепах.
Шествие возглавлял я с мушкетом на плече. Следом, то растягиваясь метров на сто, то сбиваясь в кучу, двигались женщины с детьми и жалкими пожитками. Замыкающим плелся Лудицкий со вторым (и последним) мушкетом.
Бывший советник президента чувствовал себя явно не на своем месте. Тут не было народных масс, которые требовалось повести за собой, трибун и журналистов. Вообще-то, журналистка у нас была, но с некоторых пор ее совсем перестал интересовать Лудицкий, и она вполне откровенно засматривалась на командора. Но его уже прибрали к рукам две стюардессы.
Не было у нас и привилегированных буфетов, секретарей, охраны, депутатской неприкосновенности и массы других привычных благ. Зато имелись тухловатая солонина, ром, должность замыкающего и ежесекундная опасность получить пулю в спину. Нападение было одинаково вероятным как спереди, так и с тыла, и в последнем случае Лудицкому пришлось бы принять на себя первый удар.
Каких-либо шансов в серьезной схватке у нас не было. Мой напарник для боя совершенно не годился, да и я не мог назвать себя воином. Оставалось надеяться, что на архипелаге живут не только пираты, и при встрече нас не обязательно ждет атака без предупреждения.
Вечером, когда я в одиночестве курил трубку возле затухающего костра, ко мне подсела Мэри.
– Почему ты меня сторонишься, Валера? – без лишних предисловий спросила она.
– С чего ты взяла? – вопросом на вопрос ответил я. Только сцен ревности мне и не хватало! – Я ведь должен заботиться о всех вас. И пока не имею права выделять кого-нибудь. Сама понимаешь, какими могут оказаться последствия.
– А когда наступит это «пока»? Ну, дойдем мы до города, а что потом? Ты станешь работать, чтобы кормить всю ораву? – в голосе Мэри прозвучала неприкрытая горечь. – Знаешь же, что ничего не получится. Мы ведь не на Востоке, и в любом случае гарем тебе не по карману. И даже ради собственного блага ты должен как можно скорее расстаться со всеми, а себе оставить лишь одну.
– И что ты предлагаешь? Бросить всех на Лудицкого, а самому смыться с тобой? Ты сама понимаешь, о чем просишь? А я обещал командору, что стану заботиться о вас и, насколько это в моих силах, постараюсь сдержать слово.
– Не надорвись, – ехидно предупредила меня певица. – Кабанов и то ограничился лишь двумя.
– Сергей заботился обо всех, – напомнил я. – А его личная жизнь никого не касается. Кстати, на его поступках она абсолютно не отражалась. Гарем, как ты говоришь, мне сто лет не нужен – мне и тебя хватает, – но как-то пристроить я обязан всех. А как это сделать – ума не приложу. Да, ты права: я не вельможа, чтобы содержать два десятка служанок. Но что-то я должен сделать!
– А мне ты ничего не должен? Или как трахать – так пожалуйста, а остальное – извините?
– Да при чем здесь это? – я начал закипать. – Тебе я, кажется, ничего не обещал. Когда все утрясется, можем, если захочешь, пожениться – если тебя не смущает, что в нашем времени у меня осталась жена и я стану двоеженцем. Но ни положения, ни достатка обещать тебе не могу.
– Ты делаешь мне предложение? – деловито уточнила Мэри. – Я тебя правильно поняла?
– Да, – со вздохом согласился я. – Делаю. Но пожениться мы сможем, лишь когда я буду уверен, что и остальные женщины не пропадут. Не раньше. Хочешь, чтобы это случилось быстрее, – помогай. А пока все настолько шатко… – Я смолк и принялся выколачивать погасшую трубку.
– Знаешь, со мной уже давно никто не говорил таким тоном, – объявила Мэри.
– Каким тоном? – не понял я.
– Тоном хозяина, – уточнила певица. – Как будто ты имеешь на меня какое-то право.
– Не нравится?
– Что ты! Как раз наоборот. – Мэри прильнула ко мне, но тут из темноты появился Лудицкий и с места в карьер принялся жаловаться на положение, в которое мы попали по милости его бывшего телохранителя.
– Только не забудь, что благодаря Кабанову мы вообще живы, – оборвал я разошедшегося советника.
