В экипаже Клименко были ранены стрелок-радист Михаил Гусев и воздушный стрелок Петр Довбня. Машина получила значительные повреждения: было перебито замковое соединение шасси, срезано заднее колесо. Обычно в таких случаях посадка производится с убранным шасси, на фюзеляж, и машина, как правило, выходит из строя. Клименко, однако, сумел посадить самолет на одно колесо и спасти машину...
Экипаж и до этого боя много раз отражал атаки вражеских истребителей, на его счету было три сбитых «мессера». В дни ожесточенных оборонительных боев за Новороссийск в августе сорок второго года звено Клименко в составе эскадрильи майора Чумичева нанесло сокрушительный [67] бомбовый удар по быстроходным баржам, с которых враг готовился высадить десант на Мысхако. Много барж было потоплено, остальные вынуждены были уйти в сторону Керченского пролива...
Доблестный, замечательный экипаж! Каждый из четверых — настоящий герой.
И вот — с задания не вернулись...
* * *
В тот же день, 19 декабря, шесть экипажей полка вылетели на обеспечение действий наших боевых кораблей, проводивших ночной обстрел портов Феодосия и Ялта. Из-за сложных метеоусловий подсвечивание портов светящими бомбами и корректировка артиллерийского огня не удались. Бомбоудар как отвлекающий маневр был выполнен только по порту Феодосия экипажем старшего лейтенанта Бабия.
На обратном пути корабли прикрывались четырьмя экипажами, вылетевшими перед рассветом. Одна пара сопровождала эскадренный миноносец «Незаможник» и сторожевой корабль «Шквал», вторая — лидер «Харьков» и эскадренный миноносец «Бойкий».
Во второй половине дня 20 декабря наш самолет был направлен на поиск экипажа Клименко. Кроме того, мы должны были произвести разведку погоды и фотографирование портов Феодосия и Ялта: командованию флота необходимы результаты ночного артиллерийского обстрела.
Вместо заболевшего Коли Панова летел сержант Павел Лелеко — опытный стрелок-радист из отличного, слаженного, пользующегося заслуженным доверием экипажа старшего лейтенанта Бабия.
Задание сложное. Перед вылетом я обратил внимание всех членов экипажа на то, чтобы быть особенно осмотрительными: надо ожидать, что после вчерашнего обстрела Ялту и Феодосию будут усиленно прикрывать истребители, а над морем возможны встречи с самолетами-разведчиками [68] противника, рыскающими в поисках наших кораблей.
Феодосийский залив оказался закрытым низкой облачностью. Решил снизиться. Но и на высоте двадцати-тридцати метров над водой видимость из-за тумана была крайне ограниченной. Сфотографировать порт не удалось.
От мыса Меганом до траверза Гурзуфа летели вдоль берега. Сколько ни всматривались в поверхность моря, нигде не было видно ни шлюпки, ни каких-либо предметов, указывающих место аварии самолета...
К Ялте подошли с запада, прикрываясь нижним краем облаков, так что наше появление оказалось полной неожиданностью для противника. С высоты тысячи метров отлично сфотографировали порт и визуально зафиксировали, что в нем находятся один тральщик, три самоходные баржи и до полутора десятков мелких судов. Четыре стокилограммовые бомбы, сброшенные Гришей, разорвались в северной части порта, накрыв портовые сооружения. О наличии плавсредств Лелеко немедленно доложил на землю радиограммой.
— Почаще бы так зевали фрицы! — подвел итог действиям Жуковец.
— Привыкли к шаблону, — пояснил штурман. — Избаловались...
— А кто их избаловал? — задал ехидный вопрос Лелеко. И тут же: — Самолет справа!
— Заболтались!..
Нет, противник был обнаружен вовремя. «Юнкерс-88», пересекая наш курс, летел в сторону Крыма. Очевидно, возвращался с разведки.
— Стрелку-радисту смотреть за воздухом, воздушному стрелку продолжать поиски на воде!
В море всматривались мы все. С надеждой, с боязнью. С надеждой найти товарищей в живых. С боязнью [69] обнаружить что-либо, свидетельствующее о их гибели...
Нет. Ничего.
Остается надежда...
