— Б… б… блин… — пропыхтел я, ощупывая голову.
Нет, цела, и даже крови нет, только свежая шишка, башка трещит конечно, и болит подвернутая лодыжка, но в целом жить можно.
— Прощай, волосатый, — сказал сверху Равуда, и раздался металлический скрежет: мерзавцы закрыли люк.
Света было мало, но глаза привыкли, и я огляделся — узкая и высокая камера, ведущий к люку колодец, в торцах забранные решетками громадные трубы. Отстойник, фильтрационная камера, одна из многих, где скапливается и уничтожается всякий мусор, который прямо сейчас воняет и чавкает у меня под ногами.
А для этого используется система измельчения, которую включают два раза в сутки, в полночь и в полдень.
— Твою мать, — я похолодел.
Если я не уберусь отсюда за пятнадцать минут, то меня измельчит вместе с той дрянью, в которой я стою. До люка не добраться, лестница поднята, нужно пролезть в одну из труб, сломать или снять решетки.
Я метнулся к ближайшей, дернул изо всех сил… держится, черт!
Хлопнув себя по лбу, я поспешно содрал с плеч рюкзак и принялся рыться в карманах. Набор отверток мне подарил Диррг, и поскольку я время от времени ремонтировал снарягу, то таскал его с собой постоянно.
Нифига не видно, какие тут шурупы… ага, крест… вот эта подойдет.
Потные руки соскальзывали даже с пупырчатой лихорадки, я пыхтел и задыхался, ржавый толстый шуруп шел с трудом. Я не знал, сколько времени у меня осталось, и все ждал, когда пол затрясется мелкой дрожью, когда с тихим шорохом включится измельчитель.
Первый есть… второй… третий…
Негромкое жужжание коснулось моего слуха, когда остался последний, восьмой. Ухватив решетку обеими руками, я потянул, налег изо все сих, не обращая внимания на боль в ногах. Раздался металлический скрежет, и я прыгнул вперед, в трубу, где основательно приземлился на локти.
За моей спиной мусор с шуршанием и чмоканьем превращался в сырую грязь, которую смоет вода. Я лежал на животе и тяжело дышал, я не знал пока, как выберусь из канализационного лабиринта, устройство которого представлял не очень хорошо.
Ясно было одно — проклятый Равуда ничего не забыл и ничего не простил, и от планов убить меня вовсе не отказался.
На обед я пришел с опозданием, и торопливо набрал на поднос кучу всякой еды.
Сегодня повара решили порадовать нас тыквенным супом, в котором плавают семечки, рыбой в кляре, сочной и жирной, салатом из морских тварей, которые только напоминали наших кальмаров, но были куда мягче, или тут просто умели их готовить как следует. А на десерт я выбрал пару кусков торта, настоящего, со взбитыми сливками, со множеством слоев — жесткий хрустящий корж, мягкое ягодное суфле, вафли, что-то еще, совсем незнакомое, похожее на сладкую колбасу.
Взял бы и три куска, но в последний момент все же победил гнусную жадность. Поскольку наши уже уходили, я сел за пустующий стол в уголке и отдался не менее гнусному чревоугодию.
Если бы нас не гоняли физухой, если бы я сам не упарывался как десятник, то я бы точно начал толстеть.
Тыквенный суп я проглотил со сладострастным урчанием, разгрызая семечки. Прикончил рыбу — ни единой косточки внутри теста, то ли их там не было никогда, то ли их растворили неведомым мне образом, заполировал все это салатом, где морских гадов дополняла свежая, точно с грядки зелень, и вонзил зубы в первый кусок торта.
И тут рядом с моим столом появился Билл — откуда он взялся, я не понял, столовая почти опустела.
— Ваш Путин — дерьмо! — сообщил мне американец безо всяких предисловий.
Я мрачно вздохнул.
Мало мне шантажа со стороны Лирганы, покушений на мою жизнь, задуманных Равудой и его дружками, еще и этот прыщ на ровном месте…
Ярмарка прошла пять дней назад, и тогда я выбрался из канализации достаточно быстро. Дошагал до ближайшего колодца, открутил еще одну решетку, и вот он я, на шестнадцатой палубе, грязный, сырой и вонючий, но живой и очень-очень сильно злой.
Я ухитрился проскользнуть в казарму и застирать попорченные шмотки так, что никто не заметил. И никому ничего не сказал, кроме Макса и Дю-Жхе — все равно командиры мне не поверят, как не поверили в прошлый раз. Наградой мне стали выпученные глаза кайтерита и его дружков вечером, на построении центурии — они пялились так, словно обнаружили призрака.
