Что касается умственных упражнений, с этим оказывалось еще сложнее. Во время Второй мировой войны субмарины Королевского военно-морского флота оснащались лишь самыми примитивными инструментами атаки, и вам приходилось держать в голове полную картину передвижения кораблей в данном районе, запоминая расстояния, скорости, угол изменения азимута и курсы, как свой, так и чужие. Удивительно, насколько трудно в пылу сражения решать в уме самые простые арифметические задачки. Иногда, когда ситуация складывалась не совсем успешно, у вас появлялось немало поводов для волнения, и в это время требовалось значительное умственное усилие, чтобы перевести, например, узлы в футы в секунду. Конечно, можно было спросить одного из помощников, который для решения подобных задач имел и таблицы, и логарифмические линейки. Но когда все складывалось удачно, мне эта процедура казалась слишком медленной, и я все-таки держал в голове таблицу перевода узлов в футы в секунду. В те времена мне вообще удавалось хранить в голове массу информации, например углы наводки орудий на цели при различных скоростях и направлениях.
При наличии современных систем атаки все эти задачки решаются механически, и даже в дни моей службы ответ можно было, при наличии некоторого времени, получить у помощника. И я действительно постоянно к ней обращался. Но иногда, как я уже сказал, этот способ получения информации казался слишком медленным. Возможно, я и ошибался, но мне всегда хотелось сэкономить хоть долю секунды, решив все самому, хотя я считаю себя всего лишь посредственным математиком. Остается неоспоримым факт, что некоторые из самых успешных старших офицеров, встреченных мной во время Второй мировой войны, обладали недюжинными математическими способностями: Ванклин и Линтон, оба получившие крест Виктории, Томкинсон, Дьюхерст, Лондерс и многие другие.
При возвращении в залив Кальяри утром 18 августа 1942 года до 11.45 я трудился у перископа в течение трех часов, гоняясь за ускользающим патрульным кораблем, за исключением лишь четырнадцати минут на первом этапе атаки. Больше того, мне пришлось делать это в обнимку с перископом, который больше подходил для последних терзаний грешных старших офицеров в чистилище. Но лишь после того, как мы наконец добили танкер, ушли на глубину и направились восвояси, истекая потом, морской водой и смазкой, я понял, что абсолютно истощен. В азарте атаки такое ощущение отсутствует.
Решив, что агрессия больше не принесет успеха, я выбрал момент, когда все охотники, и морские и воздушные, оказались по другую сторону от покинутого командой судна, и выпустил еще одну торпеду, в этот раз целясь непосредственно под днище. Мы не могли задержаться, чтобы понаблюдать за эффектом, но за взрывом торпеды немедленно последовали звуки разлома - это развалился корпус судна, - а через девять минут, когда мы отважились подвсплыть, чтобы посмотреть, танкер уже затонул. Мне кажется, что этот случай был единственным, когда наши бесконтактные торпеды потопили корабль наверняка. В определенных условиях на близком расстоянии - а в то утро я слышал, как торпеда, подбившая катер, сделала это - можно было услышать удар торпеды, похожий на громкий щелчок, за долю секунды до того, как боеголовка отделилась. Звук быстро распространяется в воде, а в определенных условиях особенно быстро.
Я сказал, что считаю этот случай единственным, так как эта торпеда имела дефект, способный нанести ощутимый вред тому, кто выпускал ее. Если из-за неполадок в гироскопе торпеда не слушалась глубины и курса и, вместо того чтобы двигаться прямо, делала круг и возвращалась к вам, обычно вы могли нырнуть под нее; но в таком случае бесконтактная торпеда могла попасть в вас. Поэтому в дальнейшем эти торпеды были усовершенствованы таким образом, чтобы взрыв происходил только при контакте. Но даже и контактные торпеды порою подводили. Именно из-за них Хэггард пережил несколько пренеприятных минут, атакуя однажды крейсер. Он услышал щелчок от столкновения торпеды с бортом крейсера, однако ожидаемого взрыва за этим не последовало: крейсер ушел как ни в чем не бывало.
