— Нет, Сириус. Со мной все будет в порядке. Тогда я сделал все, что мог. Вина меня не мучает. Мне жаль, что Люпин погиб, тем более, что у него будет ребенок, но…
— Тонкс? — неверяще прошептал Блэк. — О, Мерлин!
Я кивнул, изумляясь.
— Хочешь сказать, вы не знали?
— Я… Нет. Не думаю, что она и сама в курсе, они же только поженились, — Блэк тяжело сглотнул, мотнув головой. — Мы, получаемся, породнимся…
Технически, да. Нимфадора по крови Блэк наполовину, пусть и рожденная от изгнанной из рода, так что Сириус в чем-то прав.
— Вот же Луни, — он неверяще покачал головой, расхохотался и отпустил меня. — Вот это новость! Нужно срочно отметить! Пойду обрадую Тонкс.
И он выскочил за дверь, схватив бутылку, с которой, видимо, таскался весь вечер.
Я не хочу, чтобы ты оставался один
Неподвижный, беспомощный в этих мрачных чертогах,
Среди чуждых и странных скрипов и шорохов,
Среди чуждых, холодных воздушных потоков…
Здесь никогда не было ветра. Не шевелились деревья с изумрудной листвой, не шелестели травы — всё вокруг подчинялось неподвижному, кристально чистому воздуху и оттого казалось, будто мир застыл в стеклянном шаре. Покой и тишь. И если дома, в прозрачных хрустальных сумерках холмов Уилтшира, они дарили блаженство и стирали ощущение времени, то здесь, посреди ослепительного лета, от этого делалось жутко. Воздух не должен быть настолько неподвижным, особенно у стремительной реки. Но здесь царили другие законы.
Он шел по деревне неспешно, оглядываясь. Жители не мешали ему, но и не помогали в поисках, провожая равнодушными, неподвижными взглядами. Вокруг непривычно разукрашенных резных домов не было лужаек с газонами — деревянные, зачастую кособокие заборы ограждали участки с огородами, где вперемешку росли и яблони, и картошка. Местные не стригли деревьев и весьма условно оформляли клумбы, позволяя цветам в садиках расти, как им вздумается. Беспорядок и хаос. Так обозвали бы российскую деревню представители его рода. Но ему нравилась эта нескованная и непричесанная природа. Такая тихая и свободная. Пусть и безветренная.
Поплутав между домами, разбросанными по совершенно непонятному принципу, он понял, что искать будет до окончания срока, и рискнул подойти к мужчине в русской косоворотке, с волчьей шкурой на плечах, который устроился на низенькой скамейке у подножия какого-то памятника и старательно натирал меч мягкой тряпочкой. Мужчина был опасным, но заговорить с ним было легче, чем с той же белокурой девочкой, которая с отсутствующей, безмятежной улыбкой стучала мячом по земле. Звук её мяча до отвращения напоминал метроном: тик-так, тик-так. Тиканье давило на виски, заставляло вспомнить о времени. Меч же звуков не издавал.
— Извините, сэр, не подскажете, где живут Волховы?
— Ну, вот он я, Волхов, — неприветливо буркнул тот, глянув на незваного гостя из-под густых пепельных бровей. — Чего надо?
— Мне нужен Вадим Волхов, — уточнил гость.
— Зачем тебе мой правнук? Он мертвых не видит.
— Я все-таки надеюсь, что он меня увидит, — вежливо улыбался гость. — Со дня моей смерти не прошло и девяти дней.
— Три прошло, — отрезал прадед Вадима. — Иди отсюда.
Девочка подошла ближе. Мяч застучал громче. Метроном в голове отозвался тяжелой гулкой болью.
— Волх, ну что ты как неродной? — укоризненно сказал сзади звонкий юношеский голос. — Не видишь, что ли, что он гость? Как тебя зовут, юноша?
Он обернулся. Перед ним, небрежно завернувшись в медвежью шкуру, стоял… скорее всего, друид. Посох с колокольчиком, обилие ритуальной вышивки и главное — золотистые волосы и очень знакомый разрез глаз.
— Ты тоже его родственник?
— По материнской стороне, — широко улыбнулся друид. — Можешь звать меня Медведем.
— Я… — он на секунду задумался. — При жизни меня звали Абраксасом.
— Абраксас, — Медведь прижмурился, будто попробовал звучание на вкус. — Интересное, сильное имя. Вадим в доме Матери. Пойдем, Абраксас, я тебя провожу.
Волх с досадой сплюнул на землю, пробурчав что-то нелицеприятное о вкусах своего потомка. Медведь, не отвлекаясь от гостя, погрозил ему кулаком. Колокольчик в его посохе качнулся и мелодично звякнул. Звон разнесся по неподвижному воздуху. Девочка стукнула мячом в последний раз, подхватила его и поскакала прочь, продолжая безмятежно улыбаться. Тиканье стихло. Настала блаженная тишина.
