— О! Мне жаль, — искренне посочувствовал Макс, касаясь его холодной руки своей теплой ладонью. — И… И какие они?
— Я не знаю, — качнул головой Гарри. — Но, знаешь… Когда вспоминаю, как отец велит маме убегать, мне и больно, и сладко.
— Ты помнишь такие подробности? — удивился Макс. — Даже отца?
— И маму. Она закрывала меня собой, а Волдеморт… Он велел ей отойти. Глупой девчонкой называл, — Гарри сглотнул комок в горле, и Макс прикоснулся к его плечу.
— Я не знаю, какими родителями они стали, если бы остались живы, — со странной интонацией сказал он. — Но они защищали тебя. А это очень важно. Бывает так, что родители вообще не хотят знать своих детей.
— Да… Да, я знаю. Спасибо, — быстро ответил Поттер, не желая дальше развивать тему. — Извини, я раньше никому этого не рассказывал, вот и расклеился.
Макс тяжело вздохнул. В полумраке тайного коридора было видно только скорбно поджавшиеся губы. Глаза, скрытые челкой, оставались в тени.
— Тебе не за что передо мной извиняться, Гарри. А уж тем более благодарить. Это ты прости.
— Да ничего, ты же не хотел, — отмахнулся Гарри.
Макс на мгновение замер, а потом шагнул ближе и с невозможно странной улыбкой уточнил:
— Я всего лишь не хотел причинять лишней боли.
Гарри озадаченно моргнул, но слизеринец уже отвернулся и пошел дальше.
— А почему Волдеморт предлагал твоей маме отойти?
— Я не знаю… — Гарри чуть не споткнулся.
Правда, почему? Почему он просил маму отойти? Причем не единожды.
— Ну, может, у тебя есть какие-то догадки?
— М-м-м… — промычал Гарри, ошарашенный донельзя.
— Ладно, пока, — помахал Макс, скрываясь в одном из безликих коридоров. — Спасибо, что помог. Буду должен.
— Пока.
Гарри заторможено махнул ему рукой и набросил мантию на плечи. Да, прогулка сегодня выдалась на редкость познавательной.
Глава 67. «Корнет, вы женщина?!»
Тревога…
Декабрь в этом году вступил в свои права незаметно. Снег подкрадывался к школе, медленно стекая с гор. Холодные ночи становились длиннее, и их морозное дыхание чуялось всё раньше и дольше. А меня с каждым днем всё сильнее мучила бесконечно выматывающая тревога. Предчувствие зудело как комар, не давая ни спать, ни есть. А я никак не мог понять его причину. Школьные скандалы, проблемы Северуса — я никак не мог расслабиться, настроиться на нужный лад и понять, откуда наползает беда. В Хогвартсе вывесили рождественские украшения, а заметил я их, когда вместе с Малфоем угодил под омелу, к его бесконечному удовольствию. Целоваться он умел и любил.
— Раньше её вроде не вывешивали? — спросил я, когда мы, растрепанные и раскрасневшиеся, стояли на летящей лестнице.
Мы стояли почти в обнимку. Малфой воспользовался широкими рукавами мантии, и теперь его мягкие пальцы скользили по моему запястью. Простые невинные прикосновения кружили голову не хуже Шардоне. Даже тревожно дрожащая струна внутри немного расслабилась.
— Вывешивали. Просто ты в прошлое Рождество был еще нецелованным, — прошептал Малфой мне в ухо, пуская по позвоночнику стайку сладких мурашек.
— Целованным, — возразил я, кусая губы.
— Значит, тебя целовали не те люди. Или ты просто не обращал внимания.
В холле на нас наткнулся профессор Снейп. Он обозрел растрепанного меня, оценил покрасневшие губы Малфоя и снисходительно хмыкнул.
— Колокол зазвучит через две минуты, так что, господа слизеринцы, вы опоздали на урок.
— Еще не опоздали, профессор, — заявил Малфой, нахально улыбаясь.
— У вас есть минута, чтобы добежать до класса. Потом я начну снимать баллы.
Снейп демонстративно уставился на свои наручные часы. Мы озадаченно переглянулись и со всей дури рванули в сторону кабинета профессора Биннса.
Мы влетели в кабинет вместе со звоном колокола и, отдуваясь, плюхнулись за парту.
— Честно, я думал, мы не успеем, — рассмеялся Малфой.
— Да, скажи спасибо, что декан не снял баллы прямо на месте.
Северус больше ни словом не обмолвился о том, что сделал. Видимо, посчитал, что статья достаточно объективно расписала его деяния. А я просто вел себя как прежде. Ну, правда, что я мог ему сказать? Осудить? Зачем? Что это даст? Я прекрасно знал, с кем связываю жизнь. Он не маньяк какой-нибудь. Убийство для него — грязная и тяжелая работа, а не удовольствие. Пытать он всегда любил морально, а не физически. Что из этого хуже, вопрос спорный, но…
