Староста, до которого и прежде доходили всяческие слухи о волчьих бесчинствах, не мешкая, собрав наиболее уважаемых дворохозяев, поспешил в замок к сеньору. За ним, постепенно увеличиваясь, потянулась целая толпа: мужчины, женщины и дети. Те, кто тоже пострадал от волков, глухо роптали, время от времени то одна, то другая женщина начинала заходиться криком, падала в снег и каталась по нему в припадке. Ее молча обходили, оставляя лежать до тех пор, пока она сама не приходила в себя. Дети, видя такое дело, плакали. В сумерках люди подошли к замку и остановились напротив подъемного моста. Стражники с верхней площадки крикнули им, чтобы расходились, но никто не тронулся с места. Наконец старосту и с ним еще двоих пропустили во внутренний двор, на несколько минут приподняв преграждавшую вход решетку. Остальные остались ждать снаружи.
Быстро стемнело. Огни на сторожевых площадках и в темных провалах навесных бойниц крепостных стен казались собравшимся внизу глазами хищных зверей, готовых спрыгнуть на них и растерзать в клочья. Кто-то из крестьян стал читать молитву, но быстро смолк. Люди жались друг к другу все тесней. Подъемная решетка снова заскрипела, выпуская из прохода несколько темных фигур с факелами в руках. Вернулся староста с товарищами – в неровном факельном свете его лицо казалось смертельно бледным, но он говорил спокойно и от имени сеньора повелел всем возвращаться по домам – барон обещал принять меры. Вместе с ним находился монах-бенедектинец, высокий, с круглым добродушным лицом, широченными плечищами и кулаками ярмарочного борца. Говорил он громким, зычным голосом, эхом разносящимся по окрестным холмам, поначалу энергично вторя словам старосты, а под конец и вовсе оттиснув последнего в сторону.
– Господь сказал – да сгинуть тьмы порожденья, да низринутся они в пропасть, где вечный мрак и скрежет зубовный, да сгорят в вечном пламени! И будет так по слову Его! Господь – пастырь мой! Верую, верую, верую, ибо обещано!… Идите с миром, дети мои, Deus vobiscum! In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti…
– Amen… – вразнобой ответили крестьяне, снимая шапки и крестясь. Кое-кто спешил подойти под благословение, но большинство угрюмо смотрело в сторону темных холмов за которыми осталось село. Возвращаться в потемках было еще страшнее, и люди нерешительно топтались на месте, поглядывая на замок.
Внезапно под темным полукругом входной арки наметилось движение. Замелькали огни, полуопущенная решетка задрожала и поползла вверх, послышалось сердитое конское ржание и бряцанье металла. На опущенный мост выехал верховой отряд, предводительствуемый рыцарем на огромном пятнистом как рысь коне. На нем был длинный плащ с пышным меховым оплечьем, на седле перед собой он держал шлем с выдающимся вперед забралом. Тяжелые копыта прогрохотали по деревянному настилу, потом с глухим стуком впечатались в утоптанный снег. Толпа в испуге подалась в сторону, но предводитель сам остановился перед крестьянами, окидывая испуганных людей цепким пронизывающим взглядом. В темноте, в отблесках оранжевых огней казалось, что глаза как у хищника в засаде то вспыхивают, то гаснут, и многие, особенно женщины, принялись украдкой чертить в воздухе отводящий беду знак.
– Кто принес весть о нападении зверя? – негромко произнес рыцарь.
– Господин, это сын Екаба-хуторянина с Черной заводи, – кланяясь, ответил староста.
– Он здесь?
Из толпы неохотно выдвинулся молодой парень.
– Проводишь, – не глядя на него, бросил рыцарь.
Крестьянин растерянно завертел головой.
– Я, что ли?
Староста шикнул на него и толкнул в спину, но парень продолжал испуганно отступать.
– Да как же то? Сей же час?
Староста изловил его за отворот кожуха и тихо, но внушительно пояснил:
– Покажешь господам рыцарям дорогу до фольварка.
– Так ведь темно уже! – совсем растерялся крестьянин. – Как же ночью в лес соваться? Волки того и гляди сгрызут. Да и через болота как ночью идти?… Помилуй, господин, там и пешему только днем по вешкам… а кони ночью не пройдут!
– Истинно, господин рыцарь, – заметил монах. – Воевать с нечистью во тьме все равно, что заливать маслом костер. Известно, что днем, при солнечном свете адские духи слабеют, и воин Христов без труда сможет их одолеть…
