Сняла. Я не двинулся с места. Я не мог вздохнуть.
Ее глаза были закрыты.
Она взяла повязку в руку и выпустила ее. Я не успел подхватить, и повязка упала на землю.
А она все еще стояла с закрытыми глазами.
— Мозес, я больше не надену ее. Никогда. На следующей неделе я увижу тебя своими глазами. Если ты придешь.
Ее рука скользнула вверх по моей руке, потом по плечу и шее, пока не нашла мою щеку, а большой палец не остановился у меня на нижней губе. Там ее рука ненадолго задержалась.
— Спокойной ночи, Орфей, — прошептала она.
У меня не было сил, чтобы ответить ей.
Она повернулась к воротам, и я знал, что глаза ее открыты, потому что она шла очень уверенно. Она не обернулась, и, хотя я мог позвать ее обратно, я позволил ей уйти.
He подумайте, что я был настолько труслив, чтобы поднять повязку с земли и отряхнуть от грязи в надежде на то, что Амалия снова наденет ее. Я оставил ее валяться на улице, чтобы лошади топтали ее своими подковами.
Терпеливо выстояв на службах всю неделю, я понял, что моему обману пришел конец. Она узнает, что я кастрат: даже если она не увидит этого в нежных чертах моего лица, я сам скажу ей. И хотя мне представлялось, что ее смех будет таким же жестоким, как смех Федера и других мальчишек-певчих, я гнал от себя дурные видения, ведь в душе я был твердо уверен, что она не станет злорадствовать.
Она, конечно, будет настаивать на том, что ей все равно. Что она любит меня так же, как и всегда. И может быть, даже поверит в это. Но мне было известно другое. Орфей был мужчиной, а я им не был. Если бы я привел ее обратно в мансарду, мы бы оба покраснели от стыда. Мы смотрели бы на пятна краски на столе и не знали, что сказать друг другу. И, встретившись взглядом, только застенчиво бы улыбались. И что, она обняла бы меня, как сестра?
Сидя на клиросе, я корчился от отчаяния, не обращая внимания на раздающиеся вокруг меня песнопения. Единственными звуками, доносившимися до меня, были те, что хранились в моей памяти, и я берег их, как сокровище, ведь вскоре у меня не будет права их слышать. И все-таки по окончании недели я заметил, что решимость внутри меня созрела. Очень скоро кто-то разделит со мной мою тайну.
И когда наконец в этот последний день ожидания солнце закатилось, я зажег свечу и встал перед осколками зеркала на стене моей комнаты. Я вымылся, тщательно соскребая с себя всю грязь, до последней капли. С тех пор как я в последний раз смотрелся в зеркало, темные круги под моими глазами исчезли. Щеки стали полнее и приобрели здоровый румянец.
Выбравшись в город, я дважды обошел вокруг дома Дуфтов, ожидая, когда в окнах погаснет свет. Попытался прислушаться к звукам, доходившим изнутри, но они все так же вводили меня в заблуждение. Звуки кухни доносились из того места, где, по моим понятиям, должны были находиться спальни, а возбужденный разговор — из комнаты, свет в которой был погашен.
Последнее окно погасло сразу после того, как аббатский колокол пробил полночь. Я спрятался за воротами, прислушиваясь к скрипу петель. Она не пришла. В час ночи мое нетерпение возросло, и я решил посмотреть, не оставила ли она мне записку. Я вынул ключ, который она сама мне дала, открыл ворота и пробрался к окну, выходившему в сад.
Какое же разочарование я испытал, когда нашел на подоконнике полоску бумаги! Я взял ее и повернулся к лунному свету. Едва не касаясь ее носом, я прочел следующее:
Мозес, любимый мой!
Как счастлива я буду утром, когда не найду на подоконнике записку и пойму, что ты приходил. Я так хочу увидеть тебя! Ни о чем не могу больше думать. Но сегодня вечером этому не бывать. Что-то случилось. Каролина — коварная ведьма — уехала в Брюгген, а потом я услышала ее голос в погребе. Я не рискну выйти к тебе. Но на следующей неделе она снова уедет, и я выйду ночью, чтобы во все глаза глядеть на моего Орфея.
А.
Я прижал записку к груди, как будто ее голос мог ласкать меня сквозь чернила. Еще одна неделя! Как все это время я буду бороться со своими сомнениями?
Потом я услышал, как открылась дверь в сад.
Она все-таки пришла! Я чуть не выскочил из тени, но мне не хотелось пугать ее, особенно в эту ночь, когда так много было поставлено на карту.
