— Но это… я не могу… — заикаясь, произнес я.
— Это слишком высоко для него.
Стул Глюка заскрежетал по полу, он поднялся и вытянул ладони вперед, как будто собираясь вытолкнуть меня из комнаты.
— Нет, — запротестовал я, — это совсем не высоко.
— Тогда в чем дело? — спросил Гуаданьи.
— Слова, — ответил я. — Они не на латыни.
Гуаданьи сжал губы, и все заметили, что он старается сдержать смех.
— Это на итальянском? — спросил я.
Гуаданьи кивнул;
— Совершенно верно.
— Я не говорю по-итальянски, — объяснил я, и по комнате пролетел легкий шепот. — Я не знаю, как произносить эти слова.
Гуаданьи взял у меня из рук бумаги очень бережно, как будто они были бесценным сокровищем, которое он вынимал из рук неразумного дитяти.
— Ты не говоришь по-итальянски? — спросил он, понизив голос, но все же достаточно громко для того, чтобы подслушивающие наш разговор могли это услышать.
Я кивнул. И хотя он не смеялся надо мной, покраснел.
— Это невозможно, — сказал Гуаданьи. — В каких домах ты пел?
— В домах?
— В театрах.
— Я никогда не пел в театре.
— Где же тогда ты научился петь?
— В монастыре, — ответил я. — В аббатстве Святого Галла.
Гуаданьи повернулся к Глюку:
— Где это?
— В Швейцарской Конфедерации, — ответил Глюк.
Я кивнул.
— Но в германских землях нет музико, — произнес изумленный Гуаданьи.
Глюк в подтверждение слегка кивнул головой. Внезапно лицо Гуаданьи прояснилось. Он улыбнулся мне:
— Так это же замечательно. Как давно ты живешь в Вене?
— Я сегодня приехал.
— Сегодня!
Гуаданьи засмеялся, и его смех был таким же мощным, как пение. И скоро все в комнате смеялись вместе с ним над этим удивительным музико, который не говорил по-итальянски и к тому же пришел из тех земель, где эти музико не водились. Борису показалось, что это очень хорошая возможность незаметно выставить меня из комнаты, и на этот раз я не сопротивлялся.
Но Гуаданьи просто вытянул руку. Борис и я замерли, а слушатели мгновенно смолкли. Гуаданьи удивленно взглянул на своих гостей, как будто пытаясь найти среди этих стервятников хоть одного человека с благородным сердцем.
— Я, как и этот бедный музико, — сказал он, — тоже не посещал conservatorio, но стал тем, кто я есть. Я учился сам. И я не оставлю его. Завтра, — обратился он ко мне, — придешь в Бургтеатр. Ты станешь учеником Гаэтано Гуаданьи.
— Вы приезжий, мой господин, не так ли? Могу я чем-нибудь вам услужить? — С таким вопросом обратился ко мне незнакомый мальчишка, когда на следующее утро я поднялся со своей жесткой кровати, которой служила мне набережная, и в моей голове раза три уже прокрутился один и тот же вопрос.
— На самом деле — можешь, — ответил я. — Ты родом из этих мест?
— Кузен моего дяди — почти король, — гордо произнес он.
При этом мальчишка ударил себя кулаком в грудь, которая была такой тощей, что уместилась бы у меня в ладонях. Интересно, когда он в последний раз ел?
— Это хорошо, — кивнул я. — Мне нужно одно место. Можешь помочь мне найти Бургтеатр?
— Королевский театр при дворце, — отчеканил он. — Это на Михаэлерплатц. Позвольте Лотару быть вашим проводником.
Я согласился. И пошел вслед за ним по спящему еще городу, вверх по невысокому холму. Слева в утреннем тумане едва виднелась черная церковь, булыжник мостовой был обрызган веснушками свежего навоза. Мы не сворачивали ни налево, ни направо, и дворцы вокруг нас становились все больше и изысканней.
He прошло и десяти минут, как мы вышли на площадь.
— Михаэлерплатц, — произнес Лотар с поклоном.
Я изумленно вздохнул. В отдалении на фоне светлеющего неба отчетливо вырисовывалась линия крыш самых высоких зданий, какие мне только доводилось видеть. А на площади стояло что-то вроде изящно изукрашенного дворца с куполами и статуями белых всадников на фронтоне.
— Боже мой, — сказал я своему провожатому, указывая на величественное здание. — Это театр?
— Нет, — ответил он. — Это зимний манеж — для принцесс и их пони. Ваш театр — вон он.
Я пошел туда, куда указывал его протянутый палец, держась стены этого самого манежа, которая неожиданно так резко оборвалась, будто ее обрубило громадным лезвием с неба, а потом все вниз и вниз, к каменной коробке без окон, приютившейся в самом углу площади. В Санкт-Галлене это могло бы быть чем-то стоящим внимания, но здесь…
