— Ты послушай, не о том речь.
— А о чем?
— Мы слишком уповаем на голые научные истины, и очень редко нам приходит в голову обратиться к здравому смыслу, к житейскому опыту.
— Вот теперь понимаю. Значит, ты в своей книге ратуешь за то, чтобы инженеры прислушивались к советам практиков? Смекалистых землекопов да бывалых рыбаков? — поддразнивал его Балог.
— Что за чушь! Но не станешь же ты отрицать, что мы подчас неумело беремся за дела, без нужды прибегаем к услугам авторитетов.
— Ты имеешь в виду Палеокапа и Вашархеи. Это всем известно.
— Меня интересует другое. Ты только вглядись, Лёринц, что делается повсюду! Вокруг нас созидается какой-то совершенно новый мир…
— Ничего удивительного, страна вступила на путь прогресса, — перебил его Балог.
— Вот именно! Неужели тебе не импонирует это? Ты же всегда ратовал за прогресс?!
— Я и сейчас горячий его сторонник. Но только нынешний подъем меньше всего отвечает нашим интересам. Вот почему я питаю недоверие ко всему, что у нас затевают. В этом благодатном крае наступит процветание, повысится благосостояние, будет полный достаток. Вот только наш народ обойдут, земные блага достанутся не ему.
— Развитие края всем пойдет на пользу.
— А разве не ты говорил вчера вечером, что железная дорога, которую вы строите, так петляет, что, пожалуй, до Фиуме так и не дойдет?
— Это иное дело. Зигзаги при прокладывании дороги продиктованы политическими соображениями.
— Я могу сослаться опять-таки на того же землекопа. С самого рождения он живет на берегу Тисы. Там прожили свою жизнь его отец и дед. Он знает реку как свои пять пальцев, изучил вдоль и поперек; так сказать, душу ее постиг. Можешь усмехаться сколько угодно, но это именно так. У реки не только падает уровень воды летом и меняется течение, у реки есть и душа, есть своя жизнь, свои особенности, как и у земли, у всей живой природы. Ты вот бросил реплику, что я ратую за то, чтобы инженеры прислушивались к советам практиков, привлекали как технических консультантов рыбаков да землекопов. Но скажи мне, для кого мы воздвигаем гидротехнические сооружения, прокладываем новые железные дороги? Для кого строятся фабрики и заводы? Разве не для тех, кто сидит в Пеште, Вене или в Лондоне?
Словно пришибленный, устало выслушивал Балог веские доводы, с такой горячностью изложенные его другом. Теперь он улавливал только интонацию собеседника, а смысл сказанного до его сознания не доходил. Он все воспринимал как отголосок шумного веселья, галдежа, стоявшего в кабачке. Надрывные цыганские напевы мешались с громкими голосами множества посетителей.
Балог пожалел, что ввязался в спор. Все эти пустые словопрения его, в сущности, нисколько не занимали. Он глядел на раскрасневшееся лицо друга, на его не закрывавшийся ни на минуту рот, желтые зубы, крупные худые руки, которые энергично жестикулировали, и ему казалось, что сидевший напротив человек стал чужим и что видит его Балог впервые. Балог вдруг почувствовал отчужденность, почти антипатию к Сане.
— А жениться ты не собираешься? — спросил Балог, когда Сана умолк.
Тот удивленно на него посмотрел.
— Нет, не собираюсь. Тебя это интересует?
— Да как тебе сказать…
Наступило тяготившее обоих молчание.
Выпили.
— Почему ты не расскажешь о себе, Лёринц? Как ты живешь? Ты так давно не делился со мной.
Балог весь день с радостным ожиданием думал о вечере, который проведет с другом. Наконец-то появился тот, с кем можно обо всем поговорить, излить душу. Друг, который знает, что было прежде. Сядет этот друг напротив него, и он расскажет ему все по порядку, не мудрствуя лукаво, без уверток и лишних объяснений, словно продолжая прерванную полчаса назад беседу. И вот теперь он только и мог выдавить из себя:
— Ничего… живу… Работаю.
Говоря это, он даже не взглянул на Сану, точно боялся, что тот прочтет в его глазах невысказанные мысли. А может, все-таки стоит с ним поделиться и послушать, что он посоветует? Нет, не стоит! Наверняка в ответ он станет поучать менторским тоном: дескать, я тебя предупреждал еще тогда… А между тем он ни о чем не предупреждал его. Сана позер! И как он не замечал этого раньше?
