Сразу после ужина Бела Сана простился и ушел.
— Значит, завтра встретимся, — с этими словами Балог отпустил его.
Жужа уложила ребенка, а вскоре и сама легла спать. В столовой остались двое мужчин. Они сидели за столом и молча курили сигары. Время от времени пытались завязать разговор, но он как-то не клеился.
— Вижу, ты очень устал. Поездка, наверно, утомила тебя, — снова попытался завязать разговор Балог после продолжительного и тягостного молчания.
— Есть немного. Стар я уже для таких путешествий. Да и хлопот по хозяйству хватает, одним словом, замотался. Помощник мне нужен.
— У тебя есть сын. Почему бы тебе не вызвать его из Пешта?
— Не поедет. Боится закиснуть в провинции, так прямо и написал. К тому же молод он еще, пусть наберется ума и опыта.
— Не слишком ли дорого обойдется его опыт? — заметил Балог с иронией. — На широкую ногу живет молодой человек.
— После того как вы уехали из Пешта, он вообще предоставлен самому себе.
— Собственно, мы и тогда не особенно часто виделись. Опасаться, как бы он не зачах от тоски и одиночества, не приходится…
— Послушай, сын! — начал Вардаи со вздохом. — Хочу кое о чем потолковать с тобой. Дома опять неладно.
— Почему опять?
— Я просто неточно выразился. Беда никогда не приходит одна. Как говорят, одна беда порождает другую, а коли пришла беда — отворяй ворота! Я знаю, ты не любишь впутываться в такие дела, но ты ведь все-таки не чужой. Тебе не может быть безразлично, как все обернется. Ежели завтра не удастся раздобыть нужную сумму, угодье у Татарского вала пойдет прахом.
— Я еще в позапрошлом году советовал продать те земли. Тогда удалось бы многое сласти на вырученные деньги.
— Кто мог предполагать, что дела пойдут так скверно.
— Я не только предполагал, но и прямо говорил об этом, чем навлек на себя несправедливые нападки Гезы. Помните, он упрекал меня в том, что я претендую на все имение. Он даже не постеснялся обвинить меня в корыстной женитьбе на Жуже. Но ведь я знал, что мы с Жужей унаследуем только… долги, которыми обременено имение.
— Геза слишком молод, легкомыслен, опрометчив. Он поступает необдуманно. Его словам нельзя придавать серьезного значения.
Балог сочувственно смотрел на этого старого человека, у которого всегда была горделивая барственная осанка и высокомерная речь. Теперь он скромно сидел напротив Балога, как провинившийся озорник, вынужденный оправдываться за свои проделки. До чего же он постарел с той поры, как они виделись в последний раз!
— Так что же все-таки стряслось? — спросил Балог мягко. — Скажи, отец! Неужто положение настолько серьезное?
— Нужно достать двадцать пять тысяч форинтов…
В комнате наступила гробовая тишина.
— Продай клин у Татарского вала. За него такие деньги получить можно.
— Так-то оно так, только я уже заложил его за десять тысяч. Сперва надо погасить долги, чтоб я мог его продать. Не приведи бог, если о моих намерениях пронюхает ростовщик, тогда он все прикарманит. Скупит землю за бесценок и конец!
— Он не может этого сделать.
— Еще как сможет! В свое время он потребовал от меня подписать долговое обязательство именно на таких кабальных условиях…
После каждого признания Вардаи все глубже втягивал голову в плечи, не переставая при этом виновато моргать глазами, словно ожидал удара. Лёринц еще никогда не видел тестя таким обескураженным и беспомощным.
— Чем же я могу помочь? — развел он руками.
— Может, достанешь денег взаймы… у кого-нибудь… ведь есть же у тебя знакомые…
— Прошло всего несколько недель, как мы сюда переехали. Мог ли я успеть завести новые знакомства? — Помолчав немного, Балог добавил: — К тому же это не выход — новые долги только обременяют. А нельзя продать другое угодье?
— Очень сложно. Видишь ли, скажу тебе откровенно, у нас там все… как сложенные друг на друга кирпичи: один держится на другом, вытащишь один, рухнет вся кладка.
Они помолчали, сосредоточенно глядя на вьющийся сизоватый дымок от сигары.
— Видишь ли, — продолжал Вардаи, — ежели бы мне привалило счастье и по нашей земле прошла бы железная дорога…
Он старательно и долго разминал сигару, делая вид, что обронил это замечание так, между прочим.
