Он пережил нескольких князей, сменявших друг друга в Киеве, видел новое святилище древних богов, которое молодой князь устроил в Киеве семнадцать лет назад. Видел он и то, как двенадцать кметей волокли потом Перунов идол вниз по Боричеву току, колотя его палками, как лиходея. Казалось, попран Мировой Закон, разорвана связь потомков и предков, Земля-Мать не стерпит подобного оскорбления! Но Земля устояла, и Небо не рухнуло, и Мировой Закон сохранил свою силу. И Обережа, хоть и был уже стар, научился новой истине. Можно сбросить в Днепр идол Перуна — идол ведь только дубовая колода, не в ней же пребывает сам Небесный Воин, это знают и малые дети. Можно побить на куски каменные идолы Макоши и Дажьбога — они простят, солнце будет светить и трава вырастет по весне, как и тысячи лет назад. Можно засыпать землей очаг жертвенника — труд на полях, гибель в сражениях, ежегодные и ежедневные, тоже жертвы, и их не отвергают боги. Но никакому князю не по плечу переделать мир и изменить Мировой Закон. Все пройдет, но останется родная земля, древняя и прекрасная земля русская. Можно по-разному мыслить ее благо, но тот, кто честно желает блага ей, не будет ею отвергнут и забыт потомками. И сейчас Обережа просил у богов счастья и удачи князю Владимиру, все силы отдававшего трудам и битвам за благо этой земли.
Но вот дружина ушла, в Белгороде разом стало пусто и непривычно тихо. Многодневный шумный праздник кончился, будничные заботы по-хозяйски шагнули на порог. За прошедшие недели белгородцы позабыли, что такое будни, и теперь на сердце у всех сделалось серо и скучно. Но ничего не поделаешь: потехе — краткий час, делу — долгое время. Князю свои заботы, дельному люду свои. Вспоминая каждый о своих делах, белгородцы постепенно потянулись к надворотной башне, где была лестница вниз. По пути они почтительно кланялись и епископу, и волхву. Почитать волхвов каждый был приучен с детства, а почтения к епископу требовал князь. Простые люди делали и то и другое, чтобы не разгневать никого, кто обладает властью над землей и небом.
Вслед за всеми пошел и старшина городников Надежа со своим семейством. За прошедшие недели он привык к Гостемиру, и теперь ему было грустновато, словно он проводил в поход родича. Лелея, напротив, была довольна, что избавилась от постояльцев и чужие люди больше не будут путаться у нее под ногами на собственном дворе. Зайка то и дело дергала за руки родителей: «А вы видали? А почему так? А это кто был? » Ярких воспоминаний этих дней ей еще надолго хватит для игр и разговоров.
Медвянка отстала от родичей и все постреливала глазами по сторонам, словно украдкой искала кого-то. Для нее это утро было радостным втройне. Она наслаждалась блестящим зрелищем уходящих дружин, радуясь и тому, что с их уходом к ней возвращается прежняя воля и привычное положение первой красавицы Белгорода. Шумная и пестрая толпа киевлян и прочих гостей схлынула, Забава Путятична уехала восвояси в Киев, все взоры снова были обращены к одной Медвянке, и она ликовала, как княгиня, сумевшая отбить нашествие и вернуть себе свой золотой престол. Только одно омрачало ее радость — мысль о Яворе. Украдкой Медвянка высматривала его все утро, но не увидела ни разу и уже готова была испугаться — не передумал ли тысяцкий, не отпустил ли его в чудской поход?
Одумавшись, Медвянка жалела, что так обидела его. Знала она и о том, что Сияна не побоялась заступиться за Явора, защитить его от напрасного бесчестья. Этот поступок подруги пробудил в душе Медвянки неясные угрызения совести — ведь она не хуже Сияны знала смелый нрав и заслуги Явора. Теперь она побаивалась, что сам Явор тоже оценит заступничество боярышни, втайне ревновала к Сияне, и ей не терпелось увидеть Явора и убедиться, что он по-прежнему ее любит. Но слово не воробей, — не идти же к нему теперь просить прощения! Обидеть и прогнать намного легче, чем позвать назад и повиниться; у Медвянки не хватило бы прямодушия и силы на такой поступок. Однако она не возражала бы, если б Явор вернулся сам, и в душе надеялась на это.
