Оказавшись впервые в просторном овальном — как у президента США в Белом доме — кабинете господина Джонсона-Джонсона под самой крышей особняка, Илларионов обратил внимание на не поддающееся объяснению количество небольших разноцветных прямоугольных ковриков, уложенных поверх не покрытого лаком, не натертого мастикой, но выскобленного и отмытого до белой желтизны пергаментного листа паркета. В кабинете не было ни пылинки. Прозрачны, как будто их вовсе не было, а был один лишь воздух в белых пластиковых переплетах, были и смотрящие на Москву-реку высокие окна. На опять-таки не покрытом лаком — струганом — письменном столе господина Джонсона-Джонсона лежала единственная книга — Библия и стояла единственная вещь — последней модели, соединенный с закрытыми спутниковыми системами информации компьютер.
Илларионов, превыше всего в жизни ценивший чистоту и отсутствие пыли, наводивший чистоту и уничтожавший пыль везде, где удавалось (без того, чтобы выглядеть в глазах окружающих маньяком), почувствовал симпатию к отлично говорящему по-русски, спортивному, несмотря на преклонный возраст, американцу в алом пуловере поверх голубой рубашки. Вполне вероятно, он действительно был мормоном, но при этом, совершенно очевидно, имел воинское звание никак не меньше полковника.
Впрочем, первую их встречу несколько месяцев назад едва ли можно было назвать продолжительной.
— Господин Терентьев? — легко поднялся из-за стола навстречу Илларионову мормон.
Илларионов выправил себе паспорт на эту неизвестно почему (если фамилия Илларионов наводила на мысли о законе и благодати, то Терентьев, видимо, на их победительное, демонстративное отсутствие) пришедшую ему в голову фамилию сразу после внезапного, но ожидаемого увольнения со службы. Последнее по времени массовое увольнение на Лубянке, горько усмехаясь, называли «сокращением Штатов». Если, как говорили злые языки, список подлежащих увольнению был и впрямь согласован с Лэнгли, то, вполне может статься, в решении участи Илларионова самое непосредственное участие принимал энергичный, неопределенного возраста — от пятидесяти двух до семидесяти восьми — полковник-мормон Джонсон-Джонсон.
Илларионову увиделось в фамилии Терентьев напряжение предельно натянутой струны, послышалась ее звенящая крепость.
— Я правильно назвал вашу фамилию… Терентьев? — легонько попробовал струну на эту самую звенящую крепость мормон.
— Абсолютно правильно, — подтвердил Илларионов, размышляя, зачем на полу столько разноцветных ковриков.
— Андрей… простите, не знаю вашего отчества, — с улыбкой развел руками мормон.
— Терентьевич, — подсказал Илларионов, — моего отца звали Терентием. Такое, знаете ли, дурацкое совпадение.
— Я познакомился, Андрей Терентьевич, с вашей статьей «Библия как гиперроман», опубликованной в…
— В «Вестнике Государственной библиотеки», — напомнил Илларионов, — мы, научные сотрудники, называем его просто «Вестником ГБ».
— Да-да, в «Вестнике Государственной библиотеки», или как вы, научные сотрудники, называете его, просто «Вестнике ГБ», — кивнул головой мормон. — Прежде чем приступить к деловой части нашей беседы, позвольте, Андрей Терентьевич, задать вам несколько вопросов, так сказать, личного свойства. Хоть и говорят, что деньги правят миром, но сейчас мы с вами находимся, — Джонсон-Джонсон обвел рукой кабинет, — на территории, управляемой не столько деньгами, хотя я никоим образом не собираюсь умалять их значение в грешном мире, сколько заповедями Господа нашего Иисуса Христа.
При желании его жест можно было истолковать как более широкий, то есть включающий в управляемую заповедями Господа нашего Иисуса Христа территорию и реку за окном, и, следовательно, город Москву, а там, глядишь, и всю, настежь, как окно в бурю, открывшуюся сердцем учению мормонов (как, впрочем, и любым другим, включая поклонников бога древних ацтеков Кецалькоатля, учениям) Россию. На исходе XX века Россия представляла из себя поле, на котором прорастали все без исключения упавшие на него зерна и плевелы. Илларионову было известно, что в секретной своей переписке мормоны называли его страну «делянкой Господа», видимо, полагая, что, всласть понаблюдав за хаотичным — без руля и ветрил — ростом злаков и плевел, селекционер-Господь твердой рукой вырвет лишние, оставив наливаться и крепнуть одни колосья мормонов.
