— Выходит, уже был, ведь потом не того…
— Спятить можно со всеми этими сыновьями, дедами и внуками! — недовольно, сказала Тереса. — Я совсем запуталась.
— Погодите! — пресек посторонние разговоры Михал.
— Давайте о деле. Похоже, мы до чего-то дошли. Если заснятые на пленку следы оставлены убийцей, выходит, убийца — могильщик. И что дальше?
Все молчали. Ответила Люцина:
— Что дальше — не знаю, но насчет могильщика я уверена. Не знаю, как мог его предок узнать, где наш дедушка запрятал сундук, но знал — это точно. Может, просто-напросто подглядел?
— Могильщик? — глядя на Марека, спросила я.
— Да, — спокойно ответил он. — Это следы могильщика.
Все замолчали, донельзя взволнованные. Вот, пожалуйста, нам удалось выявить убийцу! Правда, неизвестно теперь, как дальше поступить.
— Безобразие! — вдруг вскричала Тереса. — Мы смогли установить убийцу, а ваша хваленая милиция что?
— Разрешите напомнить вам, милостивая пани, что милиция никаких следов не видела, — спокойно сказал Марек. — И никто ей о них ни словечка не сказал. Точно так же, как и о Люцининых откровениях насчет Менюшки и могильщика. И вообще, только вчера вы, наконец, сообщили милиции, в чем тут дело. А кроме того, вы невнимательно выслушали мои слова. Я вовсе не сказал, что это могильщик убивает. Я просто констатировал — следы принадлежат ему. И только. Утверждать, что именно он убивал — не могу, доказательств у меня нет.
Он прав, так оно и было. Так что же, опять устроить засаду, чтобы иметь доказательства? Или приманку какую придумать? Надо бы поскорей раскопать колодец, найти прабабушкин сундук, потихоньку извлечь сокровища, а сундук, например, оставить. Пустой пускай остается, не страшно…
* * *
Дело наверняка приняло бы другой оборот, если бы в овине, кроме Казика и Марека, не спал еще и отец. А храп отца заглушает решительно все другие звуки.
Мамуля, как всегда, проснулась на рассвете, и отправилась к заветному колодцу взглянуть на мельничное колесо. Мамуля не стала поднимать шум, не стала нас будить. Хладнокровно дождалась она пробуждения хозяина и к нему обратилась с претензиями.
— Интересно, зачем вы тащили это колесо, если оно яму не прикрывает?
— Что? — изумился Франек, предполагая, что не так расслышал, ибо отцовский храп заглушал все вокруг, хоть дверь в овин и была закрыта.
— Придется, видно, разбудить Янека, разговаривать невозможно, — с досадой сказала мамуля и, возвысив голос, прокричала: — Колесо сдвинуто, а колодец здорово раскопан. Что это значит?
— Езус-Мария! — вскричал Франек и бросился к колодцу, а мамуля отправилась будить отца.
Когда мы с Тересой прибежали к колодцу, вся родня уже была там. Франек стоял над ямой и чесал в затылке, а Марек с Казиком, встав на колени у края колодца, светили фонариками в его глубину.
— Вроде труп! — сказал Казик. — Не похоже, что живой. Да и глубоко падать пришлось.
— Вечную память… — затянула на сей раз Люцина, а Тереса нервно воскликнула:
— Замолчи! Опять, наверное, какая-нибудь животина.
— Эээ, какая там животина, — протянул Казик — Человек, как пить дать! Вон, руки-ноги видно.
Я заставила себе заглянуть в колодец. На дне глубокой ямы виднелась какая-то бесформенная кучка. Приглядевшись, можно было различить человеческую фигуру, лежащую в странной, неестественной позе. Господи Боже мой!
— Кто бы это мог быть? — спросила Люцина, тоже заглянув в колодец. Пошатнувшись, она, чтобы сохранить равновесие, ухватилась за мое плечо, в результате чего мы обе чуть не свалились туда же. — Кто бы это мог быть? — рассуждала Люцина. — Все причастные уже фигурировали, наверное, какое новое лицо появилось на горизонте.
— А может, прилизанный Никсон? — оживилась мамуля.
— Возможно. Теперь вот доставай его…
Тереса удрученно молчала, тетя Ядя дрожащими руками сделала несколько снимков, на всякий случай.
— И ты ничего не слышал? — упрекнула я Марека.
— Когда не надо, так услышит, как котенок крадется по пушистому ковру, а тут… Тяжесть такую сдвинули, колодец разрыли, человека убили и ты не слышал?
— Папа все заглушал, — ответил расстроенный и выбитый из колеи Марек. — А ну давай быстро в милицию! Хорошо, если застанешь сержанта Вельского. И возвращайся поскорее, здесь много дела.
