— Да что получить-то? — вскинулся Франек и грустно добавил: — У меня же ничего нет!
— Может, не у тебя… Раз до этого должна была помереть бабушка… Может это было у нашей мамы?
— Ну, тогда мы можем быть спокойны! — обрадовалась мамуля. — Все, что было у нашей мамы, в войну пропало! И пусть этот приплюснутый или как его., прилизанный отвяжется! И не морочит нам голову! Пошли смотреть колодец!
— Приспичило тебе с этими колодцами! — разозлилась вдруг помрачневшая Тереса. — Я так считаю — раз у нас было что-то чужое, значит, надо отдать!
— Нет, с ними спятить можно! — разозлилась и Люцина. — Как ты собираешься отдавать, если не знаешь, что это?
— Значит, надо подумать…
— Вот если бы хоть кто-нибудь знал, кто такой Менюшко, мы бы хоть поняли, с чего начинать думать, — вздохнула я.
Люцина единственная, где-то слышавшая эту фамилию, уставилась в окно и пробурчала:
— Менюшко, Менюшко… Помнится что-то такое… Вроде бы как-то связано с полем… вроде была ночь, вроде кто-то бежал ночью через поле со стороны графского дворца… графья там жили на букву «С».. А мне было лет шестнадцать, я со свидания возвращалась…
— Глупости говоришь! — перебила мамуля. — В таком возрасте ты еще по свиданиям не бегала!
— Эго ты говоришь глупости! Еще как бегала, только никто об этом не знал. Возвращалась, значит, я со свиданья, а тут кто-то по полю мчится. Была ночь, светила луна…
— «Светила бледная луна, а дева шла совсем одна», — издевательски продекламировала Тереса, но на сей раз Люцина оставила без внимания ехидный выпад сестры, уйдя целиком в воспоминания юности:
— Мчался он через поле… наверное, убегал от кого-то…
— Так это Менюшко убегал? — не выдержала мамуля.
— Не знаю, не помню. А вот где это было — помню прекрасно. Как раз вот на этом самом месте, за овином…
Все, как по команде, взглянули в окно. Палец Люцины был нацелен на проход между овином и сараем.
— В этом месте, — продолжала Люцина, — была тропинка…
— А где же тут Менюшко? — я тоже не выдержала.
— А я откуда знаю? — ответила Люцина. — Я только рассказываю, с чем у меня этот Менюшко ассоциируется. Подумаю, может, и вспомню остальное.
— И ничего у тебя не ассоциируется, все-то ты выдумываешь! — вконец разозлилась Тереса. — Не понимаю, почему каждый раз, как я приезжаю в Польшу, мне приходится так нервничать! Каждый раз какие-то неприятности…
— Чего же тут не понимать? — удивилась тетя Ядя. — Ведь ты приезжаешь к своим родным…
Мамуля решительно прервала вспыхнувшую было дискуссию:
— Мчался Менюшко по полю или нет — не знаю, какая разница? Думать мы можем и потом, в Варшаве. А сейчас пошли смотреть колодцы!
Два колодца мы обнаружили без особых трудов. Последний, тот, что сделан из бетонных колец, оказался посередине двора, а тот, что постарше — рядом с развалинами. Между ними и овином возвышался небольшой холмик — вроде бы часть развалин была засыпана и поросла бурьяном. Остатки каменной кладки от старого дома тоже терялись в густых зарослях крапивы, лопухов и молодых березок.
Франек лопатой расчистил землю и показал нам оставшиеся от надземной части старого колодца выщербленные камни.
— Этот колодец из двух дедовских, тот, что помоложе. Его засыпал мой отец. А старый немного дальше.
И он махнул рукой куда-то за развалины старого дома. Мы взглянули в указанном направлении. Там возвышалась свалка из всевозможного хлама, в нескольких метрах от нее виднелся забор соседа. У забора густо разрослась акация. Похоже, от самого старого колодца и следа не осталось.
Пришло время дать кое-какие разъяснения хозяину усадьбы наших предков.
— Удивляешься, что мы интересуемся старыми колодцами? — начала Тереса. — Это очередной бзик моей старшей сестры. С тех пор, как в Тоньче, в бабкином колодце, мы обнаружили гадость…
— Не столько гадость, сколько так называемый клад, — вмешалась Люцина. — Награбленное немцами во время оккупации имущество. Мы его отыскали, и с тех пор наша старшая сестра решила, что в каждом старом колодце спрятан какой-нибудь клад.
— А с тем что вы сделали? — поинтересовался Франек.
— Передали в государственную казну. Там были дорогие и очень красивые произведения ювелирного искусства, но ни одна из нас и в руки не пожелала их взять — ведь это награблено было фрицами у евреев и поляков, которых отправляли в концентрационные лагеря.
