Машина, шум которой привел Ольшевского в воинственное настроение, была пикапом Адама Дудяка, который явился в музей со своим даром. Музей был открыт, но Адам не обнаружил в нем ни одной живой души, куда ни толкался. Постучав наконец в какую-то дверь и опять не получив ответа, он отворил ее и без спроса вошел, ибо руки уже занемели от тяжести проклятой шкатулки.
Что-то со страшным свистом пролетело перед самым носом Адама Дудяка. Отшатнувшись, он заехал локтем в стеклянную витрину, а проклятая шкатулка выпала из рук и с грохотом свалилась на пол. То непонятное — страшное, свистящее, описав великолепную дугу, вонзилось в самую середину вывалившихся из шкатулки бумаг.
Неизвестно, кто больше испугался — Адам Дудяк или Михал Ольшевский, которому стало плохо при мысли, что он чуть не убил человека своим средневековым оружием. Буквально в последний момент удалось немного изменить траекторию полета. Уставившись на еще трепещущее древко, Михал с ужасом припомнил, что недавно так старательно заточил лезвие…
При падении шкатулки крышка ее раскрылась, бумаги высылались, и алебарда вонзилась в самый центр запечатанного конверта, сломив три красные сургучные печати. Увидев такую меткость, Адам Дудяк и вовсе остолбенел. В реставрационной мастерской повисло тяжкое молчание.
Нарушил его посетитель, первым придя в себя. Возможно, он вспомнил строгую жену и решил довести начатое дело до конца.
— Можно? — робко поинтересовался Адам Дудяк, так как все еще стоял в дверях.
При звуках его голоса хозяин кабинета очнулся.
— Конечно, конечно, — заторопился он, — входите, пожалуйста. Вы по какому делу?
Михал всеми силами старался взять себя в руки. Это же надо, так осрамиться! Посторонний человек не только стал свидетелем его дурацких упражнений со старинным оружием, но еще он, Михал, чуть не прикончил этого постороннего этим старинным оружием! Напустив на себя солидность, он пытался хоть как-то сгладить первое впечатление, совсем не слыша того, о чем говорит нежданный посетитель.
А тот перешагнул наконец порог и нагнулся над своим разбросанным имуществом. Михал с трудом извлек вонзившуюся в пол алебарду, помог гостю собрать бумаги в шкатулку, и они вдвоем подняли ее и поставили на стол.
Поняв, что странный молодой человек его не слушает, Адам, начавший было излагать свое дело, растерянно замолчал. И молча наблюдал за тем, как этот музейный псих вынимает одну за другой бумаги из его шкатулки и, похоже, запросто их читает. Со все возрастающим изумлением посетитель отмечал и другие тревожные симптомы: глаза полоумного сотрудника музея загорелись подозрительным блеском, руки стали дрожать, щеки пылать. Ох, в недобрый час явился он, Адам, в этот сумасшедший дом! Может, смыться, пока не поздно?
А Михал Ольшевский, не веря глазам своим, продолжал лихорадочно просматривать документы, все еще до конца не осознавая, какое бесценное богатство попало в его руки. Нет, надо что-то немедленно сделать, чтобы дать выход душившим его эмоциям, иначе и в самом деле спятит! Заорать во весь голос? Кувыркнуться? Пуститься вприсядку? Тут взгляд молодого человека случайно упал на совсем перетрусившего посетителя, и Михал сдержал себя. Да плевать на то, что этот человек застал его за недостойным занятием, этому человеку он все простит, ради его удовольствия он, Михал, готов жонглировать даже вот этим орудийным лафетом!
— Проше пана! — в радостном изумлении вскричал Михал. — Откуда это у вас? Такое сокровище!
— Да я вам уже полчаса объясняю откуда, а вы не слушаете! — укоризненно произнес посетитель.
— Как не слушаю? Конечно же слушаю! Повторите еще раз!
Адам Дудяк терпеливо повторил свой рассказ о том, как ремонтировал дом, как под кирпичным полом в подвале обнаружили они вот этот самый железный ящик, как, посоветовавшись с супругой, решили преподнести найденные старинные бумаги в дар музею.
Странный молодой человек, похоже, опять слушал вполуха, так как попросил посетителя повторить все еще раз. Адам Дудяк послушно повторил, ведь сумасшедших лучше не раздражать.
— Откуда же в вашем доме взялись документы? — удивился чокнутый. — И как они уцелели в войну?
