Карлик интуитивно выбрал однажды себе недурную невесту, придумал ее себе среди невидимок, общается с этой красавицей на расстоянии внутренним оком, а встретиться по-натуральному покудова не доводилось.
Эта заочница целенаправленно где-то все прошлые годы жила для него.
Ждали случая.
Наконец она вот — она приближается.
Новые кофточка с юбкой, чулки, голубое, зеленое, желтое, синее, красное — все фиолетово.
29
Карлик узнал ее, — приближаясь, она постаралась. Она для него танцевала круги по траве на поляне. Гордо красивая без оговорок, она была мастерски неповторимой, подвижной, точно такой же подвижной, как он ее мастерски выдумал.
И все-таки нет, она, превзойдя себя первоначальную, самостоятельно переросла результат его замысла.
Будучи нежной, послушной, как он ее некогда выдумал, она для него себя сделала нынче намного нежнее, нужнее, важнее, чем он ее ранее выдумал, она постаралась, а на поляне волчком она полностью переиграла своими кругами, своими ногами вертлявую позу висящего мужа.
Зеленое, желтое, синее, светлое.
Свой фиолет антуражу спектакля.
Свое напряжение.
Главное женское новшество — что фантазийная женщина, как оказалось, имела себе два лица, подкрепленные челками, — не потрясло неожиданно Карлика. Тот осознал ее степень отличия как уязвимость инакости. Затылок отсутствовал. Ибо мутантка вписала строптиво туда второй лоб, а заместо спины завела себе — тоже вторые, но — тоже нормальные грудь и брюшко. Правда, вторыми по счету назвать их уверенно Карлик остерегался. При двух одинаковых органах это понятие счета слишком условно. Где, например, ее зад? И перед — оба переда?
Без инструкции не разобраться, чего тебе надо, кого тебе слушать, ежели заговорят оба рта, но без инструкции видно, какое тебе подвалило сокровище.
Черт его знает, откуда взялось оно.
Что делать, умище, тебе с этой женщиной?
Попробуй, пожалуйста, не возвопить.
Попробуй-ка не возвопи…
Разумнее было бы с этой двуликой великой модерншей расстаться везуче-висяче, пока ты фруктово на дереве.
Но разум одно говорит, а душа не согласна расстаться — распасться.
Подобная женщина разве сама виновата в излишке своих ипостасей? Кто сотворил ее, помнишь? Она же старалась.
И — перестаралась.
Она помогала тебе, не забыл?
У Карлика скорбные мысли.
Все то, что хорошее, мол, это вечно приманка разбою породе завистников и ненавистниц, и каждому шибздику тоже приманка.
Шибздику вечно дурацки неймется шпынять элементы хорошего лапой.
Дерьмо сообща для того существует.
Оно существует избить ее ночью, забить ее ночью цепями.
Либо двойную напялить узду на нее.
Либо, конечно, корыстно, — конечно же, патриотически подобострастно доставить инопланетянку на поругание в известную башню.
Кунсткафедру.
Такой чумовой головы там еще не поставлено.
— Ты не тяни, скорей падай, ты что невеселый? — верещала внизу жена дуэтом. — Я подстрахую, голубчик. Ура?
В участи парашютиста на дыбе сперва не заметно какой-либо тяжести, но, поначалу терпимая, тяжесть исподволь обретала физический вес и тащила всего тебя книзу. Надо немедля прервать окаянство нагрузки, но пальцы, сведенные в окостеневшие горсти, не слушались. Эти сцепления держали каменной хваткой дубовую крону.
Наша беда — вся в отказе горстей подчиняться.
— Думала, встретимся, дело себе соберем! Я скучаю, но рассержусь — и домой по росе. Хотя некуда…
Карлик, изнемогая навытяжку, маялся, мялся, прикованный за руки.
Скоро нашло на него помрачение, будто бы только что минула тысяча лет. Октябри с январями в апреле — холодно, пасмурно, слякотно. Щиплется желтый подкрашенный воздух, и тянется-тянется здешний паршивенький вечер. Или здесь утро такое смердящее.
Вечером — утро.
Люди, круша свои беды, все борются, борются.
Карлик обиделся, что никакая собака на цирке событий не помнит о нем, отвисающем утраповинность.
А столько веков отступя, мы, сиречь ирреалии, существовавшие где-то когда-то, равно как и вовсе не вовсе не существовавшие сроду, сегодня зловеще никто. Нам обижаться не надо. Нам обижаться на то, что в отстойнике Леты пропал интерес относительно роли прапращурства, глупо.
