12
Ранее голова номер восемь была на плечах. Она там уверенно билась лбом об стену. Вот и добилась — пробилась однажды насквозь.
Однажды башка поддержала по-рыцарски в пекле науки теорию калиброванного пространства как альтернативу теории бесконечности.
Нам объясняли на лекции грамотно, что значат обе теории в естествознании, чем отличаются между собой, но мы ничего второпях не запомнили, не записали, чтобы доходчиво пересказать эту жуть.
И за такие заслуги на юбилей головы номер восемь ей начеканили по достижении возраста в отрасли бляху — на этой медали на свой юбилей физик, чья голова, не побрезговал увековечить игрушкой родным и потомкам его выдающийся профиль, у коего с оригиналом уже ни малейшего сходства сегодня.
Детишки спросили когда-то папаню за трапезой:
— Хорошо ли быть, отче, физиком, или раджой много лучше?
Голова, жуя вегетарианскую кнелю, сказала тогда:
— Чады, мне, как известному физику, необходимы интеллект и талант, а раджи поклоняются мясу.
Дай теперь этому физику тело!..
Не всякое тело, не камень и не пластмассовый лед или плед, и не любую другую культуру материи, как интерьер или как атрибутику жизни, — возобнови суверенное прежнее тело всего мужика.
Возобновленный кубометраж утробы захочет еды натощак, и не растительной луковой пищи захочет, а самую сильную порцию самого бычьего мяса лукаво.
Физик — устроиться на скотобойню подсобником у мясника.
Надо беречь и питать это новое прежнее тело, поскольку с одной головой налегке — не до физики.
13
Хирург — это душедробильная боль. Он умел экстремально трясти подбородком. Отрывистый, властный, породистый жест его подбородка снискал ему среди молодежи славу борца за высокие принципы. Среди молодежи никто не задумывался насчет его принципов, о чем они повествуют, если, конечно, содержат ядро вероятности смысла. Для молодежи, кому, по несчастью, нужны свои вождь и пахан и другие ведущие старшие куклы, главное все-таки жест, а не сами бумажные принципы столбиком.
Идол и лидер, он осыпал ассистенток, особенно рыжих, особенно русых, особенно темноволосых, особенными комплиментами, тратил изрядно купюры ночами на выпивку, чтобы не было насморка, но часто по пьянке наглел, угрожал ампутировать у собутыльницы пуп или даже дрожащий со страху кадык, обещая семь раз аршином отмерить от ягодиц, — обходились его приставания сравнительно благополучно, как оргии без инцидентов, интересующих уголовную хронику, но молодежи, парням, экспериментальное хобби начальника нравилось изобретательностью.
В академическую больницу, где врачевал, ему пофамильно везли на колесах, и на санях, и по воздуху разнообразную клиентуру, которую тот оценивал однозначно:
— Квелый, замызганный хворями люд, у которого нету дальнейшего вида на жительство…
Для воссоздания погибающей популяции хирург отыскивал у пациентов органы попредпочтительнее, поздоровее. На запасные части. Затем из этих обрезков, искусно сначала разрозненных, а потом искусно соединенных и заново сшитых, у него под иглой конструктора получался весьма человек-ассорти. Жилец, у которого были свои только шрамы. После недолгой поправки сборные люди самостоятельно двигались и покидали насиженный стационар. Обнюхавшись, оборотни легко находили себе применение в обществе. На пристанях и вокзалах они грузили, ворочали тяжести. Невозмутимо покорны — тихи, как яйцо. Но возникла проблема, которой хирург испугался. На каждого сборного супера претендовало гордыней по несколько жен и любовниц, авантюристок. Осады, скандалы, судебные тяжбы. Завидя в этой копне сочленений любимую кисть, или кость, или веко, нахальные дамочки не признавали себя по закону заправскими вдовами. Хирург отступил и сыграл ассистентам отбой.
Но, бросив опыты по трансплантации липкого-липкого скользкого ливера, хирург окончательно революционную практику не прекратил. Он обратился к идее спасения мозга. Так и была создана корпорация разума. Была создана беспримерная башня, куда водворился в итоге своей головой зачинатель ее пиетизма.
Правда, хирург упирался туда поселиться, но получил указание свыше.
