ИСТОРИЯ МОЕЙ ГЕНИАЛЬНОСТИ
Гениальным я стал, конечно, не сразу, а немного погодя. Случилось это так. Будучи еще просто талантливым, я шел по улице, по которой сновали прохожие, одетые во множество пальтов. Стояло ласковое дождливое утро, и вышедший на панель милиционер Загадкин запросто подмигивал светофору, который все время мигал. В это время беглая лошадь бегло пробежала по троттуару. Она куда-то спешила, а на ней сидела толстая дама и неопределенно жевала конфекты. «Смелей!» — крикнул ей человек с лицом Шопенгауэра, торопящийся в инвалидной коляске по своим делам. Бледно-розовые птички осторожно какали на темно-серого бандита, который зачем-то ударял бабушку известного художника Семенова киркой по голове. Бабушка скончалась от переутомления. Тогда профессор Селедкин быстро засунул руки в карманы спортивных шортов и изменился до неузнаваемости. Рядом, стуча палкой, переходил дорогу Даниил Хармс, ослепленный удачей, пока на него не наехала «скорая помощь». В ней со всеми удобствами устроился фотограф Кукушкин, написавший «Гамлета». Здесь его нагнал приземистый старичок с тростью и одышкой в зубах и с романом Набокова вместо фамилии. Мне стало так противно, что я пошел на Неву и дал ногой под зад Володе Горбунову, пускавшему по течению кораблики и слюни. «Ничего-то вы не поняли в романах Щедрина!» — крикнул он, высовываясь на Большую землю. Я хотел было ударить его в катаракту, но передумал, так как вдруг понял, что стал гениален.
Отчетно-ревизионная комиссия по делам психбольниц обследовала ряд санаторно-трудовых лечебниц Заполярного края. Ею была выявлена новая тенденция в жизни и деятельности постоянных обитателей этих мест, своего рода завсегдатаев психоделизма. Так, пациенты оздоровительного лагеря им. Берии, насчитывающие в своих рядах полтора десятка Че Гевар, девять Фиделей Кастро, семерых братьев Кон-Бендитов, двух Рудольфов Дучке и одного Хрущева, стали проявлять неуклонное желание считать себя Лапенковыми. Почти все названные здесь личности обменяли свои «ego» на имя упомянутого фюрера интеллектуализма или антиинтеллектуализма, что в сущности одно и то же. В популярном лаг-пансионате им. Мусы Джалиля наблюдалась та же картина. Лапенковыми стали бывшие Наполеон Бонапарт, Ричард Никсон, Муссолини и некто Иван Голышов. Причем, по данным медицинской экспертизы, Наполеон и Никсон оказались настоящими…
(Из газет)
Почитатели таланта Лапенкова, неудовлетворенные теми скудными сведениями, которые он сообщает о себе в своих книгах, бомбардируют редакцию письмами с просьбой ответить на те или иные вопросы. В частности, читательница из Великих Лук задает нам интересующий ее вопрос весьма интимного характера. Отвечаем вам, Марья Кузьминична:
— Доподлинно нам неизвестны его размеры. В воспоминаниях современниц эта цифра колеблется в пределах полуметра. Кто был прав, сейчас уже трудно установить. Каждому ясно, что не сантиметрами меряется гениальное. Поэтому хочется думать, что величина сия менялась в зависимости от обстоятельств и все писавшие об этом предмете были правы по-своему.
Школьники из поселка Жохово, Ярославской области, спрашивают, какие отметки получал Лапенков в школе.
— Судя по воспоминаниям самого писателя, до второго класса он учился очень хорошо, а потом, цитируем: «…Я взялся за учебу всерьез, и она пошла у меня совершенно фантастически…», то есть еще лучше. Владимир Борисович окончил даже несколько средних школ, из них пять экстерном.
Знатный дояр совхоза «Великий Пост», скрывшийся за инициалами К. А. Л., интересуется, любил ли Лапенков животных? Отвечаем:
— Лапенков, конечно же, беззаветно любил родную фауну, не исключая гадов и насекомых. Но особенно сильно он любил правительство. Приводим выдержку: «…Правительство люблю я особою любовью».
ИЗБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ТЕЛЕФОННЫХ РАЗГОВОРОВ С ДРУЗЬЯМИ
(Редакция благодарит за магнитозаписи, любезно предоставленные ей архивом ГБ. Многоточия обозначают слова и фразы, стертые цензурой.)
«В книгах философов я долго пытался найти свой путь. Глупец! Я не понимал, что „путь“ давно уже выбрал меня и свернуть с него можно было, лишь свернув себе шею».
