Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы - страница 29
Как докатилась? Послушай: не все просто… Что? Все просто? Да? Ты потрясающая собака, пес! Ты, философ, может, научишь и меня? Смотри, пес — давай сожжем все эти умненькие книжечки, пес, это будет красиво, это будет гореть, и даже Синяя книга сгорит, и мы станем похожи на древних майя в отблесках жертвенного огня. У индейцев есть каменный бог Чак-Мол, пес, ты слышал что-нибудь о Чак-Моле? Так вот: он на своем животе держит жертвенное блюдо. А бог Юм-Чак поливает землю дождем — ну, этого-то ты знаешь, этот и тебя облил; фу, какой мокрый… А еще у них есть Священный колодец — пес, ты представь только: там топили самых красивых. Их разрисовывали, наряжали, лелеяли, а потом кидали туда, с самой последней ступеньки… Сколько баб — ни за что ни про что. Съел? Еще? На, на… Не родись красивой, родись счастливой. Вообще лучше не родись. Я банальна? Дай хоть сегодня побыть, пока не слышит никто. Да он ведь все знает, пес; думаешь, он деревянный? Киваешь? Что, правда, деревянный? Буратино? Так-так. Слушай, я тоже так иногда… Но ты серьезно? Жалко, за пивом тебя не послать. А ведь сходил бы. Уж ты-то точно сходил бы. Чего хвостом виляешь? Только — чур! — ни в кого не оборачивайся, это для сказок. Мы с тобой пиплы современные… Тьфу ты, слушай, пес, ну дальше-то что? Кто-нибудь может мне ответить? Да соленые они, уйди. Может, сходишь все-таки за пивом, нет? Слабо, понимаю. Мне самой слабо.
…А у них, представь, пес, у жрецов-то — ножи, как секиры. Мгновенный удар — и голова падает. Барабаны, свистульки, трубы всякие. Шкуры ягуаров. А на угли бросают священный копаль. Индейцы пьют за победу над бледнолицыми. Почему бледная? Пес, лучше без вопросов. Вообще — не перебивай. Напротив пирамиды — платформа Тигров: там танец. Там жрецы в красных накидках. Под накидками — обсидиановые ножи — да, представь себе, обсидиановые. Жрецы танцуют. До приближения испанцев.
Пес, щас спою, ты не против?
Ну ты-то не вой! Ни хрена в искусстве не смыслишь. Да я тоже. Не переживай. Не только в искусстве. Хороша я, хороша. А, нет, там не так было: «Напилася я пьяна, не дойду я до дома…» А еще — помнишь? «На речке, на дикой, на том бережочке мыла Марусенька белые ножки…» Не вой, мне дай. Слушай, кто-нибудь тебе когда-нибудь пел? Ага, вот и заткнись. «Левая, правая где сторона? Улица, улица, ты, брат, пьяна…» И Дельвиг не нравится? Ладно, молчу. И все-таки! Эй, пес, как насчет цели? У меня что-то средств нету. К существованию — вру — есть. К жизни — нет. А может, поискать где? Говорят, надо искать во внутренностях. Двенадцать стульев… И семнадцать веков…
Семнадцать веков назад индейцы начали строить свои города, пес. Это же по-настоящему круто, ты не находишь? Ага. Чичен-Ица — место на северо-востоке, это великая столица. Чья-чья? Майев этих. Там есть пирамида Кукулькана. Вообрази — триста шестьдесят пять ступенек. И тут почти високосность. Сдохнуть можно. Пес, ну ты, может, посоветуешь? Ты пойми одно — вот сейчас — «Я-сильная» сидит с тобой на полу и треплется, а «Я-слабая» лежит на диване мордой вниз. Не доходит? Да и до меня тоже не совсем. Что-то неправильное в этом есть, пес, никак понять не могу. Живем не так? Я — не так? А как, пес, надо жить? Расскажи мне, я про собачью-то пойму. Я, наверное, только про собачью и пойму.
Самой смешно. Пес, я одного не пойму, что делать теперь. Ведь даже «ничего не делать» — тоже действие, на это тоже энергия тратится. Муданты они все. Да не мужики. Мужики уже давно не при чем, пес. Тут какой-то уж больно тонкий мир замешан, как газовый шарфик. Не пойму я, пес. Не дано, что ли. Ну, стала я сама себе и лошадью, и быком, и Лао-цзы — и что? Ни хрена, псинушка. Синдромируется еще хлеще. Все говорят: в себе, в себе. А я, может, и не в себе давно. В принципе, хорошо мне было, покуда не расчувствовалась. А как расчувствовалась — нехорошо стало. Неправильно. Не врубаешься? Слышь, а у тебя подружка есть? Эх, и чего я псиной не родилась. Выводили бы меня гулять, кормили бы бесплатно… Плюс всяческие там собачьи выставки. Может, медаль-другая…
