там нас учили делать табуретки, полки и разделочные доски. Раз в месяц
учитель труда возил наши поделки в город и сдавал в магазин. Он ругался,
когда мы делали что-нибудь не так, говорил, что у нас руки не из того места
растут, мог дать подзатыльник в сердцах, но все равно я ему очень
благодарен, за то, что теперь могу заработать себе на жизнь.
Там в мастерской были такие стеллажи, на которых сушились доски.
От них шел такой приятный смолистый дух, что казалось, будто гуляешь в
сосновом лесу. Я иногда, когда в мастерской никого не было, забирался на
самый верх и представлял, что лежу на лесной поляне, и меня вот-вот
позовут домой обедать.
Однажды я так замечтался, что уснул, а мастерскую закрыли на три
дня, потому что начались майские праздники, и всех старшеклассников
повезли на экскурсию в город. Я, конечно, мог стучать в дверь или кричать в
окно, чтобы меня выпустили из мастерской, но тогда мне бы попало, меня за
это могли посадить в подвал, а я не переношу, когда тесно и темно. У нас
был такой карцер в подвале, туда сажали тех, кто воровал и попадался. Я не
воровал, но однажды меня там заперли, заодно с теми, кто стащил из
красного уголка бархатное знамя. Там был очень низкий потолок, с которого
капала вода. Вот я и решил переждать праздники в мастерской, а потом,
когда ребята придут на урок труда, незаметно с ними смешаться. Вполне
могло случиться, что никто из воспитателей меня бы не хватился - ну,
увязался со старшими в город и все дела. А ребята могли подумать, что я
удрал из детдома, и держали бы язык за зубами. У нас многие мечтали удрать
из детдома, и, не потому что там так уж было плохо, а потому что просто
хотелось как живется в других местах.
Он замолчал, как будто ушел в воспоминания, и закрыл за собой дверь.
Определенно он был сейчас там, в своей мастерской, лежал на смолистых
досках, подложив руки под голову, и думал о том, как будет путешествовать,
когда вырастет.
- Ну, и чем закончилось твое приключение? - спросил Будылин, когда
понял, что остался один в машине.
- Какое приключение? - Турист все еще где-то летал.
- Ты уснул в мастерской, тебя заперли, а что было потом?
Будылин вдруг поймал себя на мысли, что поступает вопреки своему
принципу невмешательства в жизнь незнакомых людей. Какое ему дело до
детских переживаний этого овоща, которого он знать не знал, и знать не
желал.
Но Турист как будто ждал его вопроса. Он сразу оживился и покатил,
как под горку.
- Сначала мне было очень интересно, потому что один в мастерской и
можно был трогать все инструменты и вырезать, что хочешь из дерева, и
никто не скажет, что ты мучаешься дурью, но на следующий день очень
захотелось есть. Вода там была в умывальнике, а еды, конечно, никто не
оставил. Я попробовал жевать тонкие стружки, но вкус у дерева оказался
гораздо хуже, чем запах. Я уже про себя согласился с тем, что умру от
голода, но тут пришла уборщица тетя Клаша, и освободила меня. Она повела
меня к себе и накормила холодными котлетами. Я никогда в жизни не ел
таких вкусных котлет. В общем, никакое это не приключение, я даже не
знаю, зачем вам все это рассказал. Это все моя болтливость. Уж и
доставалось мне за нее, один раз мне даже хотели зашить рот.
- Как это зашить? - Турист начинал забавлять Будылина, посреди
необъятной темени и сырости его треп был сейчас как раз кстати.
- В прямом смысле слова, иголкой с ниткой. Они уже связали меня по
рукам и ногам и иголку приготовили, прокалили над свечкой, чтобы не
внести заражение.
- Кто это они?
- Извините, вот видите, как я плохо рассказываю, перескакиваю с
одного на другое, ну как тут не рассердиться на мою болтовню. Они - это
больные, ну, психи, короче говоря. Они меня связали простынями, и уже
хотели приступать, но санитар меня спас. Он услышал возню в палате, и
заглянул узнать все ли в порядке, а там они мне рот зашивают.
- А, так ты псих, теперь понятно, почему тебя понесло под машину -
чертей ловил.
- Во-первых, я не псих, хотя и провел два года в психиатрической
лечебнице, просто у меня был тяжелый стресс после несчастного случая.
