— Да ты что, боишься? Дело до тебя есть…
Сашко вошел в кабинет и остановился у порога.
— Давай, давай ближе. Садись вот тут.
Сашко осторожно присел на краешек стула, готовый каждую секунду вскочить и убежать.
— Ну, как она, жизнь? — спросил Иван Опанасович.
Сашко двинул одним плечом к уху и стесненно улыбнулся.
— Нормально.
— Бегаем по селу, воробьям дули показываем?
— Не, я и дома помогаю…
— Знаю я вашу подмогу… Целый день, как лягушата, из Сокола не вылезаете.
— Так каникулы же, дядько Иван!
— Да нет, я не против, сам такой был… Чего ж не купаться, если вода теплая?.. — Иван Опанасович мямлил, ища "подхода", не нашел его и решил говорить напрямик, без всяких подходов. — Тут дело такое. Важное дело. Понятно? — Не сводя с него взгляда, Сашко торопливо покивал. — Приехал до нас американский турист.
Слыхал? Ну вот. А переводчик заболел.
— Так я знаю, батько ж его в больницу возил, — сказал Сашко.
— А? Ну да!.. Так вот, значит, американец остался один, и что он, к примеру, сейчас делает — неизвестно…
— Чего ж неизвестно? — сказал Сашко. — Рыбу ловит.
— Ага! Так ты его уже видел?
— А конечно! Здоровый такой, бровастый… Брови такие черные, мохнатые, глаз почти и не видать, а голова седая…
— Точно! Он самый! — покивал Иван Опанасович.
— Так он по берегу Сокола ходит со спиннингом…
Спиннинг у него — закачаться! Я таких сроду не видел…
Ничего еще не поймал, — деловито заключил Сашко.
— То нехай ловит на здоровье… Не сегодня-завтра за ним приедут — заберут отсюда, но покуда он тут — мы за него в ответе, значит, надо за ним как-то приглядывать. Понятно? — Сашко поспешно кивнул. — Кому это поручить? Люди в разгоне, при деле… Не отрывать же от работы? Да и неудобно как-то — ходить за человеком по пятам, а он, может, ничего такого и не думает… Ну вот… А вы все одно целый день на речке, в лесу болтаетесь. Вот тебя, к примеру, никто не просил, а ты и так все видел. Я и подумал: хлопчики вы уже разумные, сознательные, вам вполне можно поручить это дело.
— А конечно, дядько Иван! — сказал Сашко и весь готовно подобрался.
— Только действовать надо с умом, — продолжал Иван Опанасович. — Не ходить за ним по пятам, не торчать перед глазами, а так вроде вам до него никакого дела нету — вы сами по себе, он сам по себе. Издаля так, незаметно… Ну, и никому не болтать про это, держать язык за зубами.
— Все понятно, дядько Иван! — сказал Сашко, и глаза его блеснули. — Наблюдение будем вести скрытно… — Сашко не пропускал в клубе ни одной кинокартины, больше всего любил картины про разведчиков и многое из них почерпнул. — А в случае чего — действовать по обстановке?
Иван Опанасович уловил металлический блеск в глазах Сашка и похолодел. Если бы он знал про джиннов и верил в них, он бы понял, что сам, можно сказать, своими руками выпустил из бутылки джинна мальчишеского воображения, а что этот джинн может натворить, предугадать не в состоянии даже он сам… Иван Опанасович про джиннов не слыхал, но когда-то и сам был пацаном. Он не стал гадать, что выдумают эти нынешние пацаны, он представил, что ему скажут, когда вызовут в Чугуново, и тут его бросило в жар…
— Нет! — твердо и решительно сказал он. — Никак не действовать! Ваше дело — смотреть. И точка! Понятно?
— А чего ж, конечно, — без прежнего энтузиазма сказал Сашко. — То я уже пойду?
Дела наплывали одно за другим и мало-помалу оттесняли американца на задний план, пока он не затерялся в суматохе, телефонных звонках и спорах. Иван Опанасович шел домой обедать, когда издалека донесся звонкий детский крик: "Дядько Иван! Дядько Иван!" Иван Опанасович остановился, кое-где за плетнями, привлеченные криком, появились лица любопытных. Вздымая пыль, к нему бежал маленький Хома Прибора, а следом ковылял его толстопузый щенок.
Подбежав, Хома, выполняя, очевидно, инструкцию, оглянулся по сторонам и поманил рукой Ивана Опанасовича, тот нагнулся над ним.
— Чего тебе?
Громким таинственным шепотом Хома сообщил:
— Сашко сказал — уже!
— Что уже?
Хома наморщил, лоб и оттопырил губы, вспоминая про себя все, что Сашко поручил ему сообщить.
— Тот дядька американец уже пошел до дому.
