И Юлия, с беспокойством вглядывавшаяся в его изменившееся лицо, поняла, что с ее возлюбленным произошла перемена. А еще позже об руку с Юлией Дарната вошел в кабинет инженера Идолы в верхней части дома. Полки, уставленные приборами, бесконечные шкафы с книгами, горы исписанной бумаги — были подножием изумительной тайны Магнуса Идолы, и Дарнате надо было сдерживать себя, чтобы не очень обнаруживать перед Юлией своего мучительно острого интереса к каждой разбитой реторте, к каждому клочку бумаги, которые все должны были вести к одной-единственной разгадке.
С деланным спокойствием и с быстро бьющимся сердцем, обнимая Юлию, Дарната обошел комнату и сел за письменный стол Идолы. Пожелтевший листок блокнота с надписью К11-32 все еще лежал на столе с самого верху. Дарната смотрел на него сосредоточенным полусознательным взглядом.
— Это последние написанные отцом слова, — сказала Юлия, осторожно притрагиваясь к драгоценному клочку бумаги, и удивилась, каким жгучим огнем вспыхнули вдруг при этих словах глаза ее возлюбленного.
Загадочный шифр завладел воображением Дарнаты. Он сиял для него во тьме и свете, он читал его в зрачках Юлии. Но потребовались ночь и день и еще ночь мучительного напряжения всех способностей, прежде чем он осмыслил его значение.
Утром третьего дня, после проведенной без сна мучительной ночи, Дарната снова был в кабинете Идолы. Он оглядел номера шкафов и полок, пододвинул к одному из них приставную лестницу и уверенно протянул руку к ящичку на самом верху. Папка с надписью «Колесо» была в его руках.
Последняя, написанная Идолой, страница лежала перед ним. Загадка умещалась в нескольких строках.
Формула колеса. Химическая формула с включением непонятных букв.
Путь колеса. Прямая линия с уклоном в один градус на половину длины тропика.
Когда остановится колесо. Никогда, если только оно не попадет на свой собственный след.
Состояние полубезумья-полупрезрения охватило Дарнату, когда он оторвался от чтения последних слов Идолы.
Несколько раз он повторял вслух:
— Если только не попадет на собственный след…
Долгое время он сидел за столом Идолы в глубокой задумчивости. Отражения всех чувств проходили по его лицу: торжество, уверенность, подавленность, отчаяние. Но когда он встал из-за стола, он был уверен и спокоен.
— Еще двадцать дней, — сказал он, кладя на место папку «Колеса». Формула колеса, всеми буквами отпечатавшаяся в его мозгу, жгла голову.
Он обнаружил в этот день бешеный интерес к географическим картам, математическим вычислениям и огромным цифрам расстояний и скоростей. Ему нужны были последние телеграммы со всех концов света. Глобус с нанесенной на него тонкой спиралью, красной резьбой обходившей мир, был в его руках, и от него не отрывался его воспаленный взгляд. Юлия в тревоге наблюдала его, заражаясь его огнем.
Он уехал от нее так же неожиданно, как и явился, и, уезжая, назначил день и час, когда он вернется. Юлия сосчитала, сколько дней она должна была оставаться одинокой, и насчитала двадцать один день.
Но она не была одинокой. Потому что очень скоро имя Дарнаты, вступившего на борьбу с колесом, стало долетать до нее со всех концов света, было у всех на устах. Несмотря на свою молодость и относительно небольшие знания, Дарната стоял теперь во главе Комитета Колеса. Он сумел убедить руководителей Комитета поручить ему главное начальство в борьбе с колесом и дать ему для этого все полномочия. Он не давал никаких обещаний и не открывал карт, но в его поведении была уверенность и сила, и ему поручили работу, которая оказалась не под силу самому Нордену.
В несколько дней мириады людей и машин были двинуты в Азию, к подножию Гималаев, вблизи Кабадьяна, где зона двадцать первого оборота была в минимальном расстоянии от предполагаемого направления колеса. Была проделана чудовищная работа, при которой естественные и искусственные заграждения должны были постепенно перевести колесо на его старый, однажды пройденный им путь. Весь мир с волнением следил за этой работой, и день, когда колесо, пущенное по старому пути, стало стремительно замедлять свой ход, был праздником во всем свете. У Кабадьяна, пожирая само себя, колесо остановилось. Местность далеко кругом превратилась в печальнейшую из пустынь, но колесо стояло.
