Петрович присел, зачерпнул рукой прозрачную ледяную воду и плеснул на лицо. Сон мигом исчез. Старик выпрямился, приставил ладонь к глазам и посмотрел на другой берег. Там глухой черной стеной вставал лес, над которым висел бледный серп луны.
Давным-давно в самой чаще леса стояла мельница. Никто, кроме Петровича об этом не знал, а он и не собирался рассказывать. На то были свои причины. Сначала нужно было вспомнить все самому, все до конца, и лишь потом делиться с другими. Давным-давно в чаще леса стояла мельница… стояла мельница… Почему — в чаще? И когда было это "давным-давно"? Петрович не помнил ответов. Он лишь знал, что там, в лесу, раньше был еще кто-то. Кто-то, знавший правду.
Старик все стоял, глядя вдаль. Небо постепенно наливалось багрянцем, окрашивая траву, кусты и утренний воздух в теплые радостные цвета. Лес оставался все таким же темным. Давным-давно…но память не пробуждалась, лишь заныло сердце.
Туман рассеялся, и оказалось, что пространство между берегом и лесом покрывает полусухое болото, сплошь покрытое мелкими кочками. В сплетении веток на краю леса чувствовалось нечто живое. Казалось, кто-то смотрит на Петровича из темной громады, смотрит равнодушно и тоскливо.
В лесу стояла мельница. На мельницах обязан быть мельник, разве не так? Мельник…и еще был кто-то. Кто-то, кто знал, знал все с самого начала.
Месяц побледнел и вскоре исчез, уступив место розовому диску солнца. Стали слышны птичьи голоса, подул легкий ветерок, ожививший кусты у реки. Воздух прогрелся, и по спине Петровича, под ватником, поползли капли пота. Деревня тоже просыпалась: слышалось хлопанье калиток, кудахтанье, невнятные разговоры и еще множество знакомых звуков. Петрович вздохнул, оглянулся назад и полез в воду.
Река обожгла его холодом, впрочем, Петрович быстро справился с ним. Натянутые по грудь болотные штаны, сжав тело ледяным капканом, словно стали второй кожей. Старик чувствовал, как его огибает течение, как вода, обходя преграду, закручивается водоворотами. Он шел по обломкам моста, стоявшего здесь в незапамятные времена.
Может, "давным-давно" — это и были эти незапамятные времена? Нет, не так. Там, на мельнице в лесу, было еще что-то, из-за чего о времени можно было говорить только с одним смыслом. Там, в глухой чаще…Давным-давно…
Старик молча пробирался на другой берег. Он шел за ответами. Он больше не мог ждать.
Позавтракав, Дима взял вилы и вышел на улицу. Мельком глянул на дом Петровича — там было темно.
На гумне, как всегда бывало по утрам, собралась почти вся мужская часть деревни. В это время составляли планы на день, делились новостями, обсуждали ночные события.
— А Петрович-то снова ушел, — сказал Дима. — Что это с ним?
— Не знаю, брат, — ответил сосед. — Он у нас вообще человек странный. Появился невесть откуда, сам говорит, что не помнит. Повадился вот в лес ходить, за реку — зачем, одному Богу известно. Пропадет — попробуй найди его там.
— А что там, за рекой, дядь Семен? Сами там были?
— Никто из наших туда не ходит. Грибов там нет, ягод нет, вообще ничего нет. Одни болота кругом. Злое там место, нехорошее. Но ты Петровича не трогай — мало ли чего человеку нужно. Мужик он деловой, мастеровитый, не пьет почти. Со странностями, это верно. Но говорят ведь: чужая душа — потемки.
Старик шел по высохшему болоту. Солнце поднялось уже высоко и, хотя грело в полную силу, лес впереди оставался таким же темным и холодным. У него есть на то причины, подумал Петрович — там хранятся тайны. Тайны…и еще есть тот, кто поможет все понять. Старик не решался признаться себе, кого он ожидает увидеть в лесу. Он тяжело ступал, поднимая коричневую пыль, окруженный мелкими мошками, как глиняный Голем, потерявший всякое представление о том, куда идет. С каждым шагом в памяти открывалась очередная дверь, и Петрович с тоской подумал, как глубоко он спрятал самого себя. Старик шел, пытаясь хотя бы мысленно вернуться в прошлое, в место, где когда-то все было иначе. Давным-давно, в памяти, в глухой чаще леса, в месте, где с незапамятных времен стояла старая мельница, жил-был…
