– Давайте сменим тему, а то у меня настроение портится. Пьер, я могла бы отнести на ферму куклу Анатали. Малышка просит об этом со вчерашнего вечера. А еще мне нужно сшить для куклы новое платье – из-за Томми, который грызет все подряд!
Щенку было всего шесть месяцев. Шамплен Клутье подарил его Жасент в день их с Пьером свадьбы. Песик был средних размеров и, похоже, вряд ли вырастет еще.
– А скажи-ка, Сидо, – слегка насмешливым тоном произнес ее зять, – ты стриглась у парикмахера в Робервале или же у местного брадобрея?
– В Робервале, разумеется!
– И как же ты вернулась в Сен-Прим в такой одежде и обуви?
– Она позволила себе немного шикануть – в Роберваль и обратно ездила на такси с опутанными цепью шинами! – едким тоном сообщил Фердинанд. – Хотя дорогу к этому времени уже расчистили. Что ж, желающие потратить свои гроши на глупости всегда найдутся!
Настроение у Сидони было хорошее, поэтому она не обиделась на деда. Они с Пьером доели суп, она убрала посуду и поставила на стол перед Фердинандом нарезанный хлеб, сыр и чайник с заваркой.
– Пойду переоденусь, раз на улице метель, – улыбнулась девушка и убежала в гостиную.
– Ваша внучка счастлива, – заметил Пьер, вставая и пожимая старику руку. – Журден Прово будет ей отличным мужем, я в этом не сомневаюсь.
– Может, меня в день их свадьбы уже и на свете-то не будет… Только подумать – наша Эмма на кладбище, а ведь, когда ее убили, ей было всего девятнадцать! Каждый раз, глядя на ее фотографию, я молю Господа забрать меня во сне, чтобы мы с Олимпией и Эммой снова были вместе!
Пьер смущенно кивнул. Несмотря на общение с соседями, семейной парой французов, поселившихся на улице Лаберж, и страстное увлечение кроссвордами, Фердинанд Лавиолетт медленно угасал в трауре и одиночестве.
– А тут еще дочка в марте собирается рожать, – мрачно продолжал старик. – Когда Эмма появилась на свет, моя Альберта очень мучилась. А ведь тогда она была намного моложе! Что, если и она нас покинет?
В кухню вернулась Сидони. Элегантный туалет сменили брюки из джерси, отделанные мехом ботиночки и анорак из ткани под названием миткаль, на меховой подкладке.
– Дедушка, ты все видишь в черном цвете. Так нельзя! При первой же возможности я приведу к тебе Анатали, вот уж кто сумеет тебя развеселить. И вообще, зимой тебе следовало бы перебраться на ферму. Мама предлагала тебе это…
– Нет уж, спасибо. Я не хочу видеться с зятем чаще, чем это необходимо, – отрезал старик. – Всего хорошего, Сидони! Всего хорошего, Пьер! Надеюсь, с Жасент ничего дурного не случится.
Покинув скромное жилище старика, молодые люди вздохнули с облегчением. Порывистый ветер вздымал охапки снега, закручивая их в белые вихри. Муниципальные фонари тонули в мириадах танцующих бешеную сарабанду снежинок, подсвечивая их бледно-золотистым светом.
– Милосердный Иисусе, как мне жаль деда! – прошептала Сидони. – Я стараюсь почаще бывать у него, но это ничего не меняет. Жасент полагает, что у него начинается старческое слабоумие.
– Да, она и мне об этом говорила. Он все время в унынии, быстро утомляется… Но не будем больше об этом. Я должен отдать тебе куклу Анатали. Идем, подождешь меня на крыльце. Хотя бы от снега спрячешься!
– Хорошо!
Едва Пьер, держа на руках щенка, скрылся в доме, как перед Сидони возник мужской силуэт. Незнакомец явно повернул с соседней улицы.
«Кто это? – спросила себя девушка. – Лорик?»
Несколько секунд она была уверена, что это действительно ее брат-близнец, уехавший из дома прошлым летом. Он писал ей не реже раза в месяц с острова Ванкувер, где нашел себе подходящую работу. Разрываясь между сумасшедшей радостью и живейшей тревогой, сердце Сидони часто-часто забилось в груди – причиной спешного отъезда Лорика было запретное чувство, которое он к ней испытывал.
– Мадемуазель, не могли бы вы мне кое-что объяснить? – обратился к ней мужчина.
Это был не Лорик Клутье. Сидони отважилась подойти к незнакомцу.
– Я ищу частный кабинет медсестры. Мне сказали, что ее зовут Жасент Дебьен.
– Вы обратились по адресу, мсье, Жасент – моя сестра. Но сейчас ее нет дома, она уехала по срочному делу.
