Взволнованная Жасент схватила Матильду за руку и сжала ее.
– Думаю, ты права. Я сделаю, как ты говоришь, а для этого мне нужно поскорее вернуться домой. Но один вопрос остается нерешенным: твой брат должен в течение ближайших десяти дней получить второй укол. Где нам его искать? Не думаю, что доктор Сент-Арно поедет через заснеженные леса к пациенту, который ему не заплатил. Я – другое дело, я отправлюсь куда угодно, если понадобится.
– О! Об этом не беспокойся! Одноглазый наверняка слышал ваш вчерашний разговор о втором уколе. Он сам привезет Фильбера в Сен-Прим или же снова приедет и похитит тебя, как вчера.
– Похитит? – повторила молодая женщина. – Что ж, примерно так все и было. Жозюэ обманул меня, когда я спросила, куда мы едем, и не сказал, насколько это далеко. Мне чудом удалось уговорить его вернуться в тот же вечер… Матильда, еще один вопрос, и я оставлю тебя в покое. Поначалу твой брат отказывался от моих услуг, даже слышать не хотел о больнице, но попросил, чтобы мы отвезли его к тебе, чтобы ты сама его полечила. Он ни словом не намекнул на то, что вы в ссоре.
– Ему обижаться не на что, а мне – наоборот, такое не забывается. А теперь собирайся! Мне тоже пора – нужно убрать в доме священника и приготовить ему еду.
– Тогда выйдем вместе, – ответила Жасент, вставая.
Она оделась без особой спешки, предвкушая ледяной холод, который было не под силу смягчить бледному зимнему солнцу. Из тех же соображений Матильда выбрала плотную шерстяную накидку.
– Я помолюсь за душу Эммы, – сказала она молодой подруге, когда они вышли на крыльцо. – Чувствую, что она еще не обрела вечного покоя.
– Почему? Мы забрали Анатали к себе, и теперь девочка живет там, где и должна – со своей семьей, в доме дедушки и бабушки. Теодор Мюррей покончил с собой. Что еще может тревожить Эмму в загробном мире?
– Об этом я знаю не больше тебя, подружка!
В глубине души Жасент была убеждена (и это случалось не впервые!), что Матильда говорит неправду. Однако это не помешало молодой женщине поцеловать подругу в щеку – проявление нежности, от которого она воздерживалась на протяжении многих недель.
– До встречи, моя крошка. Мы помирились, и так намного лучше. Помирись и со своим красавцем-мужем!
– Попробую…
В доме на улице Лаберж, в тот же день, в тот же час
Пьер присел на диван в просторной комнате, служившей одновременно кухней и гостиной – новшество, которое вызвало насмешки со стороны Сидони и Фердинанда Лавиолетта. Щенок пристроился у ног хозяина, а тот погрузился в мрачные мысли. Как бы то ни было, план примирения был им уже составлен: как только Жасент пройдет мимо их дома, направляясь к деду, он тут же оденется и будет ждать ее возвращения, чтобы вместе с ней отправиться на ферму семьи Клутье.
«Я настою на том, чтобы мы пошли вместе, а там, в присутствии родителей, она и сама сделает вид, будто никакой ссоры не было!»
Пьер не сомневался, что сумеет задобрить свою красавицу-жену. На душе у него стало спокойнее, и он на мгновение закрыл глаза. Но тут Томми залился таким громким и радостным лаем, каким встречал только членов семьи. Минута – и кто-то дважды стукнул в дверь, а потом и вошел.
– Жасент! Пьер! Добрый день! – послышался голос Сидони, сопровождаемый тоненьким детским смехом.
Пьер поспешил навстречу гостьям. Он забыл причесать свои кудри и был одет в толстую шерстяную кофту, потертую на локтях, и бархатные брюки; на ногах у него были домашние мягкие туфли. Взглянув на него, свояченица, уделявшая много внимания собственным нарядам, поджала губки.
– Не помешала? – спросила она. – А где Жасент?
– У Матильды.
– В твой выходной?
– Слишком долго объяснять. Ей нужно навестить пациента, брата Матильды. Здравствуй, Анатали!
Девочка вертелась на месте, заливаясь громким смехом, в то время как щенок, тявкая, прыгал вокруг нее. Она была в теплом пальтишке с капюшоном, и ее щечки порозовели от холода.
– Здравствуй, дядя Пьер!
Сидони сняла свою куртку на меховой подкладке и фетровую шляпку и с любопытством покосилась на заварочный чайник, стоящий на столе.
– Пить хочется… Угостишь меня чаем?
