- Лося бьют в осень, а дурака - завсегда.
- Ну и что хотел доказать? - взорвался бригадир.
- Надо, чтобы все по-честному было, - ответил Лешка. - Одно дело, когда на охоте, а когда сам пришел, доверился, а мы его...
Бригадир хотел было что-то сказать, уже рот открыл - но замер и изумленно уставился на Лешку.
Ночью Лешка летал. Снилось ему, будто он птица: мечется от дерева к дереву, а сесть все никак не может. Только подлетит - а ствол тут же оборачивается пнем. Когда проснулся, на душе была тяжесть. С чего бы это? И вдруг Лешка понял, что ему жалко губить лес: и деревья, и зверье, жалко вчерашнего недотепу-лося.
Утром, после завтрака, он подошел к бригадиру и стал проситься на городской объект.
- За вчерашнее обиделся? - усмехнулся бригадир.
- Это вы должны быть в обиде, что не удалось поесть лосятины, возразил Лешка.
- Чего же тогда просишься?
Лешка хотел было сказать про лес, про то, что жалко его губить, да сдержался, не стал. Все равно ведь не поймут, скажут: совсем ты, парень, одурел.
- Умаялся я чего-то...
- Укатали сивку крутые горки, - понимающе вздохнул бригадир. - Говорил же я, что рано тебе лес валить, не окреп еще. Ладно, езжай... - и они разошлись, руки друг другу пожав.
У Лешки словно камень с души свалился.
Домой он возвращался на лесовозе. На сердце было так легко, что прямо петь хотелось. И вдруг в рокоте мотора почувствовал он необычный ритм. Слова сами собой сложились в строчку, следом вторая выпорхнула. Так, в кабине, он сочинил свое первое стихотворение. И остановиться уже не мог. Когда выбрались к большаку, в голове сложилось еще одно.
Лешка был как во сне. Он не слышал ни рева машины, ни болтовни шофера, а казалось ему, что бредет он лесной лощиной, и сквозь кроны деревьев сыплются солнечные лучи, а он входит в речку и ступает по чистому дну по колени в воде...
Мать встретила Лешку подозрительно.
- Чего случилось, что ль?
Не ответив, Лешка, не снимая ботинок, кинулся по чистым половицам к комоду. Достав тетрадку, приник к столу и, прикусив губу, принялся писать строчку за строчкой.
- Никак увольняться надумал?! - всплеснула руками мать.
Лешка поднял ошалелый взгляд:
- А что, может, и уволиться придется, коли дело пойдет... - глаза его мечтательно затуманились, и он с нежностью поглядел на тетрадь. - Поэтом я хочу быть.
- Да ты рехнулся! Какой ты поэт? Ты чего городишь? Профессия у тебя хорошая, бригадир вон и разряд обещал повысить, а это значит - к зарплате прибавка. Что с тобой?! Или кто сглазил?
- Да никто меня не сглазил! - Лешка прыснул. - А за стихи тоже деньги плотят, и еще какие! Ты лучше послушай:
Яркое солнце. Тающий снег.
Земные мотивы вечности.
Все живое набирает бег,
Пускаясь по бесконечности.
- Ну как? - восторженно взглянул на мать Лешка.
- Да вроде хорошо... - растерялась та. - В нашем роду никто этим не баловался. Но ты пока, Леш, работу-то не бросай. Ты сначала покажи кому-нибудь, чего написал.
- Что же я - глупый, что ли? - солидно изрек Лешка.
В районной газете "Ленинский путь" зав. отделом культуры Матвей Ильич Рубинштейн бегло просмотрел Лешкину писанину и вернул, печально глядя усталыми, лосиными глазами:
- О людях что-нибудь напиши... И прозой, пожалуйста. Тогда напечатаем.
"Пенек! - ругался Лешка по дороге домой. - Удои да урожаи только на уме! А о настоящем, возвышенном - никакого понятия. Эх, знающего человека бы найти! Да где ж его в нашем городе взять? Наверное, только я один и пишу".
Но вскоре благоприятный случай Лешке представился.
Таинственный незнакомец
Однажды, когда Лешка возвращался с работы домой, его окликнул незнакомец:
- Ты здешний?
Лешка кивнул, степенно, по-рабочему.
- Какое имя у вашей реки?
Лешка ответил.
- А как называется город?
Это было уже слишком. Ну, улицу спросить - куда ни шло. А вот город не знать - это человек или из сумасшедшего дома сбежал, или с луны свалился. Лешка пригляделся. Незнакомцу на вид было лет двадцать пять, лицо бледное, глаза ясные, синие, внимательные, чуть насмешливые; лоб высокий, с залысинами; волосы курчавые, темные. И хотя одежда на нем была неприхотливая: затертые штаны, мятая выцветшая рубаха, побитые башмаки, но смотрелось все это как на картинке из романа Майн Рида. Даже рваная телогрейка, которую мужчина держал на плече на манер гусарского ментика.
