Но если с миной еще, куда, ни шло, можно примириться, то тут же всплывает новый вопрос. Распечатка звонков с сотового Лазаря обозначила последний звонок за час до взрыва, причем с трассы, где был только и возможен прием.
Неизвестный сдал автоподставщиков Лазаревским, но обозначил их место весьма своеобразно, почти прямым текстом намекнув на взрыв. И еще, и другие. Одни вопросы. Было от чего свихнуть мозги. А когда на шее висят два десятка дел, разбираться в таком скользком деле по собственной воле будет только мазохист".
Следак вытер испачканные в земле руки и выбросил из головы все глупости. Взглянул на полураскопанную яму. "Интересно, — вновь мелькнуло подозрение, — они что, не могли решиться, куда закопать тела? С какого?.." Но тут просигналил служебный УАЗик. Милиционер-водитель, красноречиво шевеля губами, пытался телепатировать начальнику о необходимости убираться из этой глухомани.
"А и ладно, — сплюнул капитан. — Десяток урок друг друга перестреляли, да и хрен с ними. Воздух чище будет".
Он решительно двинулся к машине.
Нельзя сказать, что Владимир Иванович Берсентьев был тупым, скорее простоватым. Добродушным и необидчивым.
Невысокий, плотный ученик смотрел на окружающий мир спокойно. Тройки воспринимал с философским осознанием предельной планки, редким четверкам удивлялся, и только. Вперед не лез, из толпы не выделялся. На фотографиях класса всегда стоял в последнем ряду, вторым, третьим от края. Дорога его была проста и понятна. Отец, слесарь инструментальщик шестого разряда, за оценки пацана не шпынял, говоря в ответ на шумное возмущение матери: Я сам в отличниках никогда не ходил, а человеком стал. Вот, закончит восемь классов, пойдет в училище, отслужит и к нам на завод. К себе в бригаду возьму, за год специалистом станет.
Изменилось все в седьмом классе. Пацан вдруг как-то внезапно набрал силу, окреп и стал выделяться на фоне худосочных сверстников как гриб боровик рядом с хилыми сыроежками. Учитель физкультуры, приметив мальца, позвонил старому приятелю и сосватал здоровяка в секцию тяжелой атлетики. А уже через пару месяцев, сдав норматив первого юношеского, Вовка поехал на соревнования. Победил легко, вернулся местной знаменитостью, а дальше все как полагается. Тренировки, сборы, поездки на всевозможные спартакиады. Не сказать, что хватал звезды с небес. Шел ровно, зато и без срывов. Стабильно. Венцом карьеры стало первенство России, присвоение Мастера, включение в список кандидатов в сборную. Однако навалились травмы: одна, другая, а после долгая реабилитация. Результаты так же стабильно снизились. Начала подпирать молодежь.
Тренер, отчаявшись разбудить в подопечном хорошую спортивную злость, которая только и могла помочь Кубику прыгнуть выше головы, с горечью признал поражение и махнул на Вовку рукой.
Ушел тихо. Без поздравлений и напутствий. Просто однажды не услышал своей фамилии в списке уезжающих на сборы. Пожал плечами, вырвал листок из старой тетрадки и написал короткое заявление.
Подмахнули без звука. Вот только последние призовые, недополученные им, как-то зависли. Сперва заходил, узнавал, потом только изредка справляться по телефону, а там и вовсе махнул рукой. Встрече со старым приятелем Вовка обрадовался. Абрек всегда был лидером в их компании. Принимал решения, организовывал, в общем, верховодил. И когда сейчас в жизни появился человек, способный взять на себя это нелегкое бремя, Кубик с облегчением признал его право на лидерство.
То, что случилось после того, как он надел кольцо, запомнилось плохо. Рывками, с пропусками, вынырнул из забытья, словно проснулся. И тут же обнаружил наличие постороннего в собственной голове. Приземленный штангист мистикой не увлекался и потому принял совершившееся, как чисто медицинский факт: "Замкнуло что-то, сосуд какой, вот и чудится. Ну, так и что? Может, пройдет. А нет, так люди и не с такими проблемами живут. Как-нибудь". Впрочем, никакого диалога не получилось. Второе я сознавало свою целостность только частично, потому довольно быстро их мысли, образно говоря, перемешались, сплавившись в монолит личностных качеств.
