В тот день он вышел из дома совсем рано — только петухи пропели на деревне. Спать больше не хотелось. Саша взял на кухне испеченную с вечера ржаную лепешку, подхватил ружье, свистнул Стрелку и вышел из дома тихо, стараясь не скрипнуть дверями.
Утро выдалось ясное и погожее. Солнце блестело в небе — вроде бы еще летнее, горячее, но в воздухе уже висит предчувствие близкой осени. Он шел напрямик, прямо через поле, и желтая щетка жнивья шуршала под сапогами.
Вот и канава, отделяющая поле от лесной опушки. Легко перепрыгнув ее, Саша свернул на тропинку, ведущую к его любимому месту — чистому и глубокому озерцу, почти никогда и никем, кроме птиц и зверья, не посещаемому, — и пошел по лесу, радостно вдыхая всей грудью давно привычные, знакомые и милые сердцу запахи. Лес был не частый, далеко видный насквозь, солнечный. Радостно было идти по сухой траве, смотреть на чуть желтеющие клены и старые березы, на могучие ветвистые дубы, уже не такие темные, как летом, с поредевшей и подсохшей листвой.
Прямо перед ним на тропинку выскочил большой серо-палевый заяц — да так и застыл в оцепенении, только глазами моргал часто-часто. Саша был так поражен этим, что даже растерялся и не сразу вспомнил про ружье, а когда потянулся за ним — неловко задел за собачку. Оглушительно грянул выстрел, разорвав легкую и чистую лесную тишину. Косой так и порхнул в кусты, только закачались ветки орешника, низко висящие над землей.
Неизвестно почему, Саша почувствовал себя сконфуженным, словно допустил какой-то нелепый и даже непростительный поступок. По правде сказать, охотник он прескверный — на спор легко может прострелить игральную карту с двадцати шагов, но стоит ему только прицелиться в зверя или птицу, увидеть перед собой не мишень, а живой, трепещущий комок плоти, как рука начинает дрожать и глаза застилает непрошеная пелена.
Странно вела себя и Стрелка — вместо того чтобы, как обычно, преследовать зверя, гнать его с громким лаем, она вдруг заскулила, задрожала всем телом и прижалась к Сашиным ногам, будто ища защиты.
— Эх ты, старушка! — Саша потрепал ее по загривку. — Зайца испугалась, храбрая охотница? Ну, пойдем, пойдем. Не бойся, я никому не скажу.
Саша двинулся дальше. Приподнятое, почти праздничное настроение испарилось без следа, и даже лес уже не казался таким светлым и веселым. Не успел он пройти и двадцати шагов, как ветка больно хлестнула по лицу. Фуражка улетела куда-то в сторону. Он долго оглядывался по сторонам, пока не заметил белеющее пятно на самом дне неглубокого овражка, заросшего пышным папоротником.
— Придется спускаться, ничего не поделаешь! — зачем-то сказал он вслух и посвистал собаку: — Стрелка, за мной!
Когда он отыскал свою пропажу и поднялся по крутому и неожиданно скользкому склону, то никак не мог узнать место, где находится. В лесу как будто потемнело, и солнечные лучи уже не проникали сквозь густые заросли. Тропа исчезла совсем. Саша пошел вперед, наугад, продираясь сквозь кустарник и поминутно спотыкаясь о кривые, узловатые корни деревьев. Ему казалось, что ветки, словно чьи-то алчные руки, хватают за ноги, в клочья рвут одежду, и стоит остановиться на мгновение — пропадешь совсем. Собака, нервно скуля и поджав хвост, шла рядом с ним шаг в шаг, и от этого на душе было еще тяжелее. Ведь случись что, и Стрелка тоже потеряется, погибнет здесь!
Скоро он совсем выбился из сил. Хуже всего, что совершенно не представлял себе, куда идет и где находится. О заблудившихся и пропавших в лесу говорили на деревне: «Это тебя леший кружит!», и сейчас он в полной мере ощутил весь страх и одиночество человека, оказавшегося внезапно во власти чужой и недоброй силы.
Умом Саша прекрасно понимал, что леший здесь ни при чем, просто, сбившись с дороги, человек одной ногой делает большой шаг, а другой — маленький, потому и ходит по кругу, но все равно стало как-то не по себе. Вдруг да выглянет сейчас из-под коряги — нагой, косматый, обросший шерстью, с зеленой спутанной бородой…
Вспомнил некстати, как в прошлом году потерялась маленькая девочка, дочь кухарки Аксиньи. Искали всю ночь, но без толку. Папенька нарочно всех работников отправил с фонарями. Мать сначала голосила без умолку, и жутко было слышать этот вой — не человеческий даже, а звериный, потом накинула на плечи темный платок и ушла со двора, не сказав никому ни слова. На следующее утро девочка нашлась — сидит себе на пеньке, шишками играет, веселая, здоровая и даже не испуганная совсем.
