Из своего кабинета я поглядывал на переполненный бассейн, на ресторан, в котором кипела работа, и никогда не пустовавшие теннисные корты, радуясь, что Костасоль вернулся к жизни отчасти и благодаря мне. Подо мной, в открытом баре, устроила королевский прием Бетти Шенд, по-матерински заботливым, хотя и суровым взглядом наблюдавшая за красивым русским по имени Юрий Мириков, которого совсем недавно наняла тренером по аэробике. Величественно восседавшая на своем председательском месте, она напоминала гладкую кобру, переваривающую жирного козленка, и мысленно явно подсчитывала прибыли.
Жилой комплекс переживал бум во всех отношениях, деловая жизнь, искусства и гражданское самосознание достигли своего пика. Яхты и мощные прогулочные катера в новом блеске теснились у причалов порта, а Гуннар Андерсон нанял на полный рабочий день штат механиков, поддерживавших в рабочем состоянии моторы и навигационное оборудование. Полузатопленный корпус «Безмятежного» все еще виднелся возле лихтера, как скелет кита у китобойного суденышка, но теперь его почти полностью скрывал лес новеньких сияющих мачт.
Члены клуба толпились на соседнем балконе, радостно приветствуя еще одну карнавальную платформу, на которой группа быстрого реагирования службы безопасности Костасоль разыграла сцену ареста двух угонщиков, проникших к нам из Фуэнхиролы: перепуганных юнцов быстро и профессионально скрутили, а потом надели на них наручники. И все же посреди всеобщего веселья осталось одно мрачное лицо, атмосфера праздника никак не смягчила его суровость. Когда в ходе разносимых громкоговорителями переговоров по трескучей переносной рации и мобильным телефонам решалась судьба неудачливых угонщиков, я заметил, что на балкон вышла Пола Гамильтон. На ней были черный костюм и белая блузка, в руке она держала докторский саквояж. Я был рад ее видеть и помахал ей из окна кабинета, хотя своим недовольным и жалким видом она все больше напоминала обнищавшего врача, который бродит в царстве абсолютно здоровых людей в поисках хотя бы одного больного.
По моему настоянию она записалась в спортклуб и часто плавала ранним утром, когда последние ночные гуляки еще только уезжали с автомобильной стоянки. Она тренировалась с Гельмутом на теннисных кортах, пытаясь поднять уровень своей неуклюжей, с замахом от плеча, игры. Однажды я разминался с ней, но она играла совершенно невыразительно, и я предположил, что она записалась в клуб, не поддавшись моим уговорам, а по каким-то своим, тайным, причинам, возможно, чтобы под прикрытием игры следить за докторами-конкурентами.
Она смотрела с балкона, как проплывает мимо толп туристов, высыпавших из кафе, платформа стражей порядка, и едва заметно улыбнулась, когда Бобби Кроуфорд в гавайской рубашке, которую он у кого-то одолжил, запрыгнул на платформу и стал изображать англичанина-оболтуса, накачавшегося пива. В считанные секунды он превратил показательное выступление службы безопасности в номер Кистоунских копов [57]: стоило ему вскочить на платформу, как стражи порядка уже не держались на ногах и копошились на полу в поисках разбросанных мобильных телефонов, по которым им громко отдавались противоречивые безумные приказы.
Она отвернулась, явно чем-то озабоченная, и заметила, что я наблюдаю за ней из кабинета. С застенчивой улыбкой она открыла дверь и оперлась о стеклянную панель.
– Пола… у тебя усталый вид.– Я предложил ей свое кресло.– Весь этот шум… Наверное, тебе стоит выпить.
– Спасибо, не откажусь. Почему чужое веселье так утомляет?
– У них есть масса поводов для праздника. Садись, я что-нибудь закажу. Чур, ты прописываешь.
– Ничего особенного. Минеральной воды.
Пола широко улыбнулась, показав крепкие зубы, и отбросила с лица волосы. Она наблюдала, как дурачится Кроуфорд, жонглируя сразу тремя мобильными телефонами под дождем из лепестков и конфетти.
– Бобби Кроуфорд…– заговорила она снова.– Его ведь любят, правда? Твой святой психопат. Его все обожают.
– А ты нет, Пола?
– Нет.– Она прикусила губу, словно пыталась стереть следы поцелуя.– Думаю, что нет.
– Когда-то он много для тебя значил.
