— Ну, не ночь, а, скажем, полчаса, — быстро ориентируется Мишка. — Она мне про тебя говорила. Кому, как не двоюродному братцу доверять душевные тайны.
— Ты не крути. Только вчера Валя мне сказала по секрету, что вы заявление подаете. Ты что, решил жениться на кузине? Редкий случай в наше время. Одобряю.
— Это она тебя поддразнивала, — он хитро смотрит на меня и выжидает. — Ты ей, конечно, больше нужен, чем я. Если хочешь, я даже тебе завидую.
Таня смотрит на нас обоих.
— Научил на свою голову, — бормочу я. Мне остается клонить только в сторону их еще более плотных отношений, но я вовремя останавливаюсь. Мишка прекрасно понимает момент, он смотрит на Таню и доверительно кладет свою руку на ее, как подвыпивший маэстро.
— Вы не волнуйтесь. Никакой Вали, конечно, не существует.
Я смотрю на его губы и к своему удовольствию отмечаю, что все, что я слышал, было действительно сказано. До чего же я люблю серьезных людей. Таня смеется, Болотов мне весело подмигивает.
Официантка приносит заказ. Я нахваливаю Мишку как большого знатока бифштекса. Он отвечает мне тем же, подчеркивая мои побочные достоинства и выдавая их за основные. На этом дружеская пикировка заканчивается, и мы начинаем есть, не разгибаясь, как будто над головой пролетают снаряды. Оркестр исполняет: «Все прошло, все умчалося…», но и это нас не останавливает. Наконец, Мишка поднимает голову.
— Когда говорит желудок — музы молчат, — изрекает он. Затем энергично вытирает руки салфеткой. Пожалуй, слишком энергично. У меня начинает закрадываться подозрение, что, пока он ел, его мысли крутились не только вокруг бифштекса. Мы извиняемся перед Таней и идем курить в фойе.
— Это и есть племянница твоей хозяйки? — спрашивает он, когда мы выходим.
— Нет, то была другая женщина. Это моя невеста, и мы собираемся подать заявление, — говорю я так, как будто проделываю подобные вещи каждый день.
Мишка смотрит в угол. Из носа и рта у него валит дым, как у сказочного змея.
— Вернее, уже подали, — добавляю я, чтобы исчерпать вопрос.
— Быстро ты, однако.
— Жизнь не ждет, обстоятельства, — напускаю я туману.
Наконец он оживляется и начинает трясти мне руку. Я благодарю за поздравление.
— Это дело ведь как-то надо отметить, — замечает он.
— Все будет, как положено, — уверяю я. Он, вроде, успокаивается.
Мы пробираемся мимо танцующих. Мишка вдруг отрывается от меня и с ходу приглашает Таню танцевать. Мне ничего не остается делать, как сидеть и ждать. Они о чем-то оживленно беседуют. Я подзываю официантку и расплачиваюсь. На душе скверно. Нельзя было допускать их общения. Она ведь не знает, что уже почти что замужем.
Музыка кончилась.
Болотов по инерции садится, наклонившись корпусом к Тане. Я встаю и усаживаю его прямо.
— Ну, Миша, мы пошли. Сиди, отдыхай, нам надо еще позаниматься наукой.
— Давайте еще потанцуем, — Болотов все время смотрит на Таню и не смотрит на меня. Это начинает меня злить.
— Вы извините, но мне пора идти. Саша меня проводит. До свидания. — Татьяна подает Мише руку.
Мы идем по мокрому тротуару и молчим. Окна домов освещены изнутри голубым светом. Чем занимались люди, когда не было телевизоров, — уму непостижимо. Уличные фонари почему-то разные по цвету. Те, что отличаются, нервно вздрагивают. Все, как у людей. По противоположной стороне улицы, наклонившись на одну сторону, застенчиво прошел троллейбус. Мимо проносится трамвай. Он идет в нашу сторону, но спешить не хочется.
— Что он тебе там наговорил? — спрашиваю я Таню мимоходом, пассивно поглядывая по сторонам.
— Он меня поздравлял, — тихо роняет она.
— С чем?
— С обручением.
— И что ты ответила?
— Я его поблагодарила. Я подумала, что тебе это нужно.
Я останавливаюсь и смотрю на нее. Она немного устала за день. Внезапно я чувствую ее такой родной, что у меня перехватывает дыхание.
— Таня, таких, как ты, не бывает, — слышу я свой голос.
Она медленно поднимает руку и нежно, чуть касаясь, проводит мне ладошкой по щеке. Мы стоим и не двигаемся. Меня парализует переполнившая меня нежность.
— Так не бывает, — твержу я. — Я должен был тебя отбить, вынести из горящего дома, вырвать из лап хулиганов.
