К таким людям и хотела присоединиться Антуанетта, но для этого ей нужно было как-то изменить себя. Конечно, она не могла скрыть свой английский акцент, но зато могла изменить свою внешность.
Постепенно Антуанетта начала создавать свой новый образ. Она купила обтягивающие платья, туфли на шпильках и новое белье и убрала все это подальше в шкаф. Парикмахер, которого порекомендовала ей одна из молоденьких девушек в кафе, сотворил чудо. Аккуратно подстриженные каштановые волосы исчезли, а вместо них появился высокий начес. Выщипанные брови, ставшие более четкими, выделяли глаза, а отсутствие аппетита сказалось на ее некогда округлых формах, и она могла гордиться своей стройной фигурой.
Рут следила за этими превращениями с озадаченным и недовольным видом. Она привыкла к безоговорочному подчинению дочери, которая всегда искала ее одобрения. Это внезапное сопротивление сбивало Рут с толку. Она не предпринимала никаких действий, чтобы остановить Антуанетту, а боролась тихо, используя свое красноречие, прежде позволявшее манипулировать чувствами дочери и вызывать нужные реакции. Она произносила речи, полные страдания, и ее приводила в замешательство злость, с которой Антуанетта воспринимала ее эмоциональный шантаж.
— Я не знаю, почему ты хочешь сделать меня несчастной. По-твоему, я недостаточно страдала? — печально произносила Рут.
Но Антуанетта отказывалась ее слушать.
Теперь, когда Антуанетта стала выглядеть модно, девушки, собиравшиеся в кафе, начали разговаривать с ней. Ее новые подружки интересовались косметикой и молодежной модой и мечтали о парнях. Все это занимало львиную долю их времени. Антуанетта была благодарна им за то, что их мало интересовала жизнь ее семьи и ей не пришлось рассказывать заранее выдуманную историю о счастливом доме, любящей матери и об отце, который работал вдали от родного дома.
В один из выходных Антуанетта решила довести до конца свое преображение. Этот процесс занял несколько часов.
Сначала она выкрасила волосы в ярко-рыжий цвет, а затем высушила их и уложила, придав форму, которая так нравилась молодежи и которая приводила в отчаяние их родителей: на голове красовался высоченный начес, от души сбрызнутый лаком для волос. Он был настолько твердым от лака, что его не брала никакая расческа.
Потом дошла очередь до лица. Она нанесла на кожу светлый тон, который придал ей неестественно бледный вид. Затем подвела глаза. Из-за толстой черной линии они, казалось, уменьшились в размере. Потом она взяла в руки последнее приобретение в своей стремительно растущей коллекции косметики: маленькую пластиковую коробочку с зеркальцем, в которой помещалась плитка черной туши для ресниц. Поплевав на плитку туши и растерев щеточкой вязкое месиво, Антуанетта тщательно накрасила ресницы. После того как высыхал один слой, она наносила другой, пока ее ресницы не стали чудовищно огромными. Наконец, строя серьезные гримасы и выпячивая губки, она старательно нанесла блестящую помаду очень бледного розового оттенка, который приглушил натуральный цвет ее губ.
Она удовлетворенно разглядывала себя в зеркале, а потом мило скривила губки и улыбнулась своему отражению. В девушке, смотревшей на нее, не осталось и следа ни от стеснительной, прилежной девочки-подростка, которой хотела видеть ее мать, ни от старомодно одетой девчушки-официантки, работающей в кафе. Перед зеркалом стояла современная и уверенная в себе девушка.
Антуанетта чувствовала себя так, словно выпорхнула на свет из кокона. Наконец она сбросила с себя привычную оболочку! Хватит быть послушной дочерью! Но в глубине души ей все же не хватало уверенности в себе, хотя она и старалась не думать об этом. Вместо этого Антуанетта поприветствовала свое новое отражение: — Прощай, Антуанетта… Здравствуй, Тони! Наконец родилось ее новое «я», и она была готова пойти на вечеринку в субботу вечером.
