Затем я написала: «вы — перекрашенный блондин!.. Есть телефон, но счастья нет. Или шатен? Или брюнет? Припоминаю еле–еле под монументом Руставели…»
Не знаю смог бы он понять, куда ему следует звонить, но мне хотелось дать ему знать, что не сержусь, а если и сержусь, то толь ко чуть–чуть и готова шутить. И ещё мне хотелось сказать ему, что я люблю его, но этого совсем не надо пугаться — вот ведь какой у меня лёгкий, весёлый характер…
Я опустила записку в его почтовый ящик и тут же подумала, что он может не заглянуть в него. Поднялась и вновь, облаянная бдительной собачонкой, торопливо сунула в дверную скважину пустой листик из блокнота, Из комитета по печати я прямым сообщением на такси вновь при была к его подъезду. Свидание со старым знакомым не состоялось не потому, что не успела — успела бы великолепно, но и в шесть, и в половине седьмого, я даже не вспомнила о том, что с кем–то, о чём то договаривалась. За это время тучка проделала тот же смертельный номер, на этот раз шмякнувшись об земля, разбилась вдребезги… На ступал вечер. Около восьми я позвонила нашим общим друзьям. Оказалось, что хозяйки нет, зато тесная мужская компашка просто изнемогает от отсутствия представительницы прекрасного пола?
" Как? Ты в Москве?! Вот это здорово!»
А я и без того не сомневалась в том, что его там нет. Этого не могло быть.
Водку уже не продавали, я ку пила бутылку коньяка и поймала такси.
Мне необходимо было выпить.
От первой же рюмки в притворной моей весёлости появилась капель ка натуральности, но дело не дошло до второй, как случилось нечто, от чего впору было расхохотаться или … — если угодно, разреветься;
— Ну и денёк сегодня, — сказали мне ребята — С утра пили у …
— Как?!
Нет, я не расхохоталась и не разревелась — я ничем не выдала себя. Что–то такое сказала пустячное, постороннее, а потом будто невзначай спросила:
— А где он живёт?
— Да на Малой Грузинской. Они ж там всей конторой шикарный кооператив отгрохали. Там и этот живёт, помнишь?..
Так. Только спокойно. Я целый день простояла у дома номер двадцать восемь, но только не на Малой, а на Большой Грузинской.
Я просто перепутала и теперь даже невозможно понять, как и почему это случилось.
— А у этого есть телефон?
— Ну у этого–то всё есть…
— Послушай, знаешь, мне хотелось бы повидать… А что если…
И в самом деле, сбегать из одного подъезда в другой — труд невелик, и, вообще, вся операция заняла не много времени. Через сколько–то минут я уже слышала его голос в трубке, а ещё через сколько–то он уже сидел рядом, и мы обнимались, делая вид, что просто так радует встреча, и к тому же так развязывает нас вино..
Вернее, сами для себя делали вид, что верим в незадачливость наших собутыльников. Нам хотелось уйти, но даже это мы не посмели сделать с дружеской откровенностью. Не потому, что боялись сплетен, нет… Но невозможно было открыто, небережно расплескивать тайное наше счастье…
— Мне нора — и я поднялась.
— Позволь мне проводить тебя…
Вместо того, что бы, прощаясь, глядеть в лица друзьям, я опустила глаза и тут же увидела, что–то, что я принимала за бескорыстную ласку хозяйского пуделька — было откровенной и подлой диверсией. Пока мы сидели за столом, мне казалось, что он лижет мою ногу, на самом же деле, он аккуратненько изгрыз кантик на левой туфле и уже принялся за правую… Висели нитки, обгрызенная туфля выглядела некрасиво, но меня это нисколько не огорчило, только напомнило — сон в руку.
Я ещё не знала, что будет дальше. Когда мы вышли на улицу, он сказал, что оставил у себя в квартире брата с женой, не, если они не ушли, он как–нибудь выпроводит их… С его стороны это была большая жертва, ибо в подобных семьях брат — это не просто брат, это член клана — клана, законы которого святы и нерушимы; иначе рухнут стены, отгораживающие клан от про чего мира, иначе проникнет внутрь его парша и порча… Молча, с благодарностью я приняла эту жертву.
Внешне дом его почти не отличался от того, в котором жилец четырнадцатой квартиры не сегодня — завтра извлечёт из почтового ящика записку, содержащую рифму и совершенно непонятный намёк. Но меня поразил подъезд. Огромный холл с мягкой мебелью: диван, кресла, на стенах цветы в кашпо, за письменным столов бабуль ка. Правда, когда мы вошли, она заворчала: «Ночь уже, а всё ходют, ходют, всё таскаются…» Но мы в лифт и прощай бабулька!..
