Вот тут-то и сработало мое темное ракетное прошлое. Кобель, шастая по чужой территории, помечает углы, чтобы отыскать обратную дорогу. Штурман засекает ориентиры. Ни к тому, ни к другому оказался не способен. Пламя песни любви спалило в моих мозгах все извилины. Помню лик подружки, продолжаю осязать ее тело, а как зовут — забыл еще в ресторане. Ни имени, ни адреса, ну ничего нет в моей бестолковке. Корпуса, как близнецы. Подъезды — тоже. Двери и те одинаковые, и отличаются только номерочками, намалеванными краской. Кривой и пьяной рукой. Вспомнил, что дверь моей подружки оббита дермантином и украшена стежочками в ромбик. Это уже кое-что. Можно сказать маячок.
Перескакивая из корпуса в корпус, из подъезда в подъезд, носился как спринтер. Нашел пару похожих дверей. На мои звонки открывали двери заспанные дамы, но не моя. Из третьей квартиры высунулся бугай водоизмещением поболее моего. Я и рта не успел раскрыть, как он сгреб меня в охапку и такое придал ускорение моему телу, что я летел до первого этажа, не чувствуя ступенек под ногами. Хорошо, что шваркнул мне вослед тапочки. Обиделся, наверное, что я его в такую рань поднял. Вывалился из подъезда без корпусных повреждений.
Осмотрел окрестности с целью избрания очередного корпуса для поиска своего маячка. И тут меня клюнула в темя шальная мысль. Можно сказать, гениальная. А что? Яблоко шмякнуло на голову Ньютону, и он тут же начирикал закон всемирного тяготения. Мне на голову ничего не упало, но на глаза попалась красавица-телебашня. Мысль, как молния, пронзила меня и показалась простой как репа, но гениальной.
Вот-вот начнутся передачи в телеэфире. Всякие там новости, в которые можно воткнуть сообщение о потерявшемся мальчике и показать его рожицу. Уговорю дикторов, они меня и покажут. А я еще и вякну:
— Милая! Ты где? Отзовись! Я прилечу к тебе голубем сизокрылым…
Она услышит-увидит, позвонит на телестудию, и я помчусь к ней. Допевать песню любви. Во мне еще трепетал крылышками жаворонок. Глянул на часы — время подгребает к шести. Как революционный матрос на захват телеграфа, ринулся к зданию телестудии у подножия телебашни. Столь шустро, будто я был на взлете. Как певучая птаха. И мыслишки не шевельнулось в башке, что я не взлетаю, а лечу в пропасть. Жуткая и взрывоопасная смесь из алкоголя и хмеля любви образуется в башке мужика. Термоядерный заряд!!!
К дверям телестудийного здания я пришмыгал в подлодочном состоянии. В легонькой прострации и в абсолютной готовности к решительным действиям. На мое физическое состояние намекала малая стрелка часов, разглядывающая «6» на циферблате. Хмуро и кисло, будто разглядывает мои тапочки. Большая стрелка часов, будто Р-13 на стартовом столе, нацелилась на цифру 12, к старту в небеса.
— Старт! … — скомандовал я сам себе и вломился в двери вестибюля. Прямо в объятья стражников права, порядка и социалистической собственности. На охране объекта стратегической важности и стражники оказались матерые. Сами, как шкафы, а будки — у каждого сорок на сорок. Может, и температура у них была под сорок (ночь провели на страже). Уж очень горячими оказались их объятья. Трепыхнулся, было, как карась в руке рыболова, да быстро сник. Дыхалку перехватило. Через пару секунд в режиме «языка» даю показания. Как можно вежливее излагаю цель своего проникновения на государственный объект.
— Молодец! Это ты здорово придумал!… — восхитились мордовороты моей гениальности. Придирчиво окинули меня взорами и раздобрились до участливости.
— Парень, ты — загляденье! Помочь тебе — сам Бог велит. И мы поможем. И очень просто. Отвезем прямо к Клеопатре. Мы знаем, где она живет. Пару минут потерпи, пока мы вызовем карету… — завершили они допрос-осмотр столь учтиво, будто перед ними не старлей, а, как минимум, ценнейший «язык» в генеральском чине.
— Мужики! С меня банкет. Прямо у Клеопатры его и учиним… — возрадовался я. Опрометчиво. Подкатила «карета». Обычный серый «газончик» с будкой. В народе эту карету называют «раковой шейкой».
— Что-то эта таратайка мало смахивает на свадебную. Не загреметь бы в ней в тар-тарары… — мелькнула мысль.
