— Стой, шеф! Мне надо продуть балласт! — воплю, когда уже иссяк терпеж. Кому охота вылезать из под крыши в такой ливень?
Кавказец ни хрена не понял, опешил, но остановился.
— Сил моих нет, как хочу поссать… — поясняю ему свои намерения, вылезая из машины. Мне бы, дураку, тут же рассупонить болт и направить струю в сторону от салона, а я как лань помчался к кустам на обочине. Постанывая и подвывая (только бы успеть не в штаны!) торопливо достаю приспособу для журчания в кусты и …
За спиной взревела всеми своими лошадиными силами «Победа» и молнией пронзила стену дождя. Исчезла!
Слушатели заржали почище «победовских» лошадиных сил, но не натужно, а весело.
— Вот вы ржете! А мне было не до смеха и даже не до крика. Елда не давала. Журчу и постанываю. Постанываю от удовольствия и журчу. Начал даже подвывать, а из меня все льется и льется. И с меня уже полилась дождевая вода ручьями. Еле сообразил, что из меня уже все вылилось. Привел елду в исходное состояние и только тогда подумал: А что делать теперь?! Не уссался, так теперь усраться можно от того, что все мое состояние-достояние умчалось вместе с кавказцем. Кричи — не кричи, свищи — не свищи, но он исчез, как тать в ночи. И вот стою один я на дороге….
— Доигрался хрен на скрипке… так называется ситуация, в которой я оказался на горной дороге. Хорошо еще, что кавказский джигит не огрел меня монтировкой и не выкинул где-нибудь под обрыв. Из-за моего портфеля с доллАрами. Он, бедняга, прослышав про них, всю дорогу, наверное, терзался мыслью — где и как укокошить седока. Выскочив из машины, я избавил его от душевных терзаний. В моей омытой башке перекатываются мысли, ясные и блестящие, как бриллианты. Видок, как у военмора, сыгравшего за борт, но вовремя выловленного лихими гребцами. Мокрая курица, одним словом. Даже вид мокрой курицы не вызывал жалости у лихих извозчиков легкового транспорта, пронзающего стену дождя рядом со мной. Машу руками, как ветряная мельница, ору, как иерихонская труба — все без толку. Только трудяга троллейбус остановился и подобрал меня. Довез до Ялты. К счастью, в карманах оставались какие-то деньги, не выуженные ресторанной Сарой, и , самое главное, удостоверение личности , отпускной и путевка. Бесплатный харч и постой на двадцать шесть суток были обеспечены. Это очень хорошо!
Промокшая, но уцелевшая ксива, удостоверяющая, что я — рядовой бригады «ума, чести и совести нашей эпохи», тоже оказалась в кармане. И в этот раз взял ее с собой, как законченный дурень. Сами знаете, потерянный партбилет — вышибон из партии, и однозначно. Оценка собственных сил и средств принесла мне некоторое удовлетворение. Ввалившись в санаторий, начал вести разведку взаимодействующих сил. Чуть раньше меня в санаторий должны были заехать мои собратья по рпк. Не мешкая, ещё мокрым, отправился в плавание по санаторию.
Надо же было такому случиться, что первым, кого я обнаружил, был минер. Славный Гиви Липартия. Если на рпк Гиви большую часть времени восседал на электрогрелке, холя и лелея свой застарело-профессиональный радикулит, то в санатарии он облюбовал унитаз с восходящим душем. Ласкал свой, опять же профессиональный, геморрой. Прямо с унитаза он попал в мои объятья.
— Гиви! Из всех твоих собратьев я люблю тебя, Кикабидзе и Мкртчяна. Немножко Беридзе, нашего химика. Больше никого не люблю!
— Почему, дарагой!
— Все остальные — бандиты на горной дороге, как Коба… Слушай меня…
И вывалил ему рассказ о кавказце-извозчике. Гиви долго хохотал и пытался меня убедить, что бандитов среди них — с гулькин нос, а хороших — море. Не убедил.
— Как кобры, кидаются кавказские кобы на приличного человека! Спасу от них нет! — заявляю Гиви.
К позднему вечеру отыскал всех своих друзей, обсох. Чем больше рассказывал о своем приключении, тем больше веселился. Разошелся до пляски на танцплощадке с какой-то Сарой. Гордо отверг предложение персонала перекантоваться несколько дней в кабинете лечащего врача, пока освободится место в камере (палате) и умотал к Саре. На ночной постой. Утром, как на подъем флага, объявился в санатории ровно к восьми часам.
