Но вот раздевает весна землю и тебя вместе с тяжелой одежкой, будто снимает с твоей души вериги, накидывает тонкое, сотканное из голубого и золотистого, покрывало, через которое проникает играющий ветер и свет, и словно испаряет и выдувает из твоей души все устаревшее, залежалое. И тепло душе, и легко. Но наступает лето, и снова наливается душа соками, как наливаются ими травы, деревья, злаки. Потихоньку начинает зреть неосознанная тревога за будущее: она густеет к осени грустью об ушедшем. К первым морозам и буранам душа выравнивается, дескать, что получилось, того уже не изменишь, а с прибытием дня на воробьиный скок зашевелится мечтой о будущей весне, о будущем. И так год за годом.
…А теперь на крышах маячат пацаны, бабы. Вон и Семен Кроликов по еще не осевшему сугробу стремится влезть на сарай. Деревянная нога увязает, и он падает на карачки, озираясь, соображая, как одолеть препятствие.
Прошлой осенью, как пришел с войны, матерился.
— Хоть бы за город какой ногу потерял. Дак нет — за хутор Болдинку. Тьфу!
— Какая в том разница — земля-то все равно наша, — удивлялся Митяй.
— Я разве про то, глупый. К примеру, говорю тебе: под Курском — у тебя, глядишь, уважения ко мне больше.
— Дубосеково-то разъезд весь мир знает.
— С тобой говорить — легче глину месить, — твердил свое Семен.
Все же забрался на крышу, отдыхает. Да и другие: колупнет каждый лопатой разок-другой и стоит, опершись на черенок. Только, вижу, Лида работает не разгибаясь. А тишина! На задах, у кузницы. Костя плуг ремонтирует. Стукнет ключом, аж в темя отдает.
Но вот выбралась на улицу Варька. Огляделась — кругом люди. Славно: и бегать по хатам не надо, выступай, как на собрании. А новость такая — не выскажешь, все внутри спалит. Главное, Лида услышит. Ох, уж ее-то кольнет. Варька облизнулась, как кошка при виде свежего карасика. И хотя Татьяна Занозова, товарка разлюбезная, в тридцати шагах — еле голосу хватило.
— Таньк! Татьяна-а! Иван-то Григорьич оженился! Не слыхала? Да ты что! Отхватил кралю. Лидия? Куда ей! Рылом-то вышла, да скотница. — И зыркала в сторону Лиды, наслаждалась.
— А ну закрой варежку! — крикнул Семен. — Вякни еще — все ребра перечту!
— Сиди там, черт хромоногий! Ногу ему оторвало. — Варька нервно рассмеялась и к людям: — Пьяный отморозил ногу-то и задается, хронтовик.
Не слыхала, как Костя подошел сзади. Рот закрыть не могла, глаза как у лягушки.
— Счас я те, теть Варя, язык вытяну — охота узнать какой он: с метр, поди, будет?
Варька задом, задом. Калоши в снегу остались. Костя покачал головой и пошел потихоньку. Напротив Румянцевых остановился, долго смотрел на Лиду.
— Лида, — позвал он тихо, — Лида…
Но она, казалось, была поглощена работой, не слышала. Костя, горестно махнув рукой, направился к дому.
А Варька не унималась:
— Отхватил Григорьич сербиянку. Там, говорят, глазишши по блюдцу!
— Ах, мать-перемать!
Семену, как на грех, попал в руки обломок кола. Он возьми да и кинь его в сторону Варьки. Слабенько кинул, лишь бы душу отвести да попугать малость. Видно было, что попадать в нее он не хотел, но обломок скользом ширкнул Варьку по ватнику. Варьке то и надо: руками за голову схватилась да как заорет:
— Карау-ул! Убивец!
Татьяна с крыши да по бугру, как на салазках, к Варьке. Я тоже думал, может, гвоздь в обломке был, ранил Варьку.
— Что ты ее, как телку, гладишь! — кричал Семен, порываясь слезть с крыши. — Двинь ей там, Серега!
Стягивались бабы, поглядывали то на Семена, то на Варьку. Пока непонятно еще, чью сторону они примут, но было ясно: нейтральных не будет.
— Будешь Варьку бить? — спросила Татьяна.
— В том есть необходимость. — Семен уже не хотел слазить с крыши.
— Значит, не уймесся?
— Учить надо. Сама видишь.
— Гляди, ерой!.. — возмущались бабы. — Ему бить, и все, как хвашистку какую.
— Значит, будешь? — уточняла Татьяна.
— Надо, — утвердился Семен и полез повыше.
Татьяна окинула взглядом баб. Ответные взгляды — полная солидарность. Семен понял недоброе.
— Серьг, сбегай за Максимом?
— Бабы-ы! На штурму!
Атака была стремительная, по военным правилам, с криком, с призывами. Семен махал лопатой. Но кто-то из-за конька толкнул в спину. Выпала из рук лопата, и Семен комом скатился с крыши в сугроб. Бабы на него кучей.
