Стелла очистила и нарезала лук и чеснок и поджарила в старой чугунной сковородке. Резкий запах вернул ее к действительности. Ладно, с той проблемой она разберется после, теперь главное — здоровье Джека. Она всыпала то, что получилось, в мешочек для припарок, который сшила из старой фланелевой рубахи. Добавила горчичного порошка и горчичного семени и еще несколько добрых щепоток разных трав и быстро вернулась наверх. В комнате мальчика, тускло освещенной свечами, пахло эвкалиптом.
— Джек, этот мешочек я сейчас положу тебе на грудь. Пахнет он, конечно, не очень, зато поможет очистить от всякой дряни легкие. Но для начала выпей полный стакан вот этой воды. Ты сейчас должен как можно больше пить, тогда болезнь быстрее пройдет.
Мальчик посмотрел на стакан и недовольно поморщился. Он хлопал тяжелыми веками и, похоже, хотел поскорее заснуть. Но воду послушно выпил, только раз прервавшись на кашель.
— Дотти, ты давала ему тайленол?
— Да, а что, не надо было?
— Нет, все нормально. У него жар, и тайленол поможет его сбить. Сейчас измерим температуру, узнаем, как он подействовал. Не волнуйся, Дотти, ребенок скоро поправится. Джек, подними-ка руки вверх.
Стелла расправила ему на груди пару чистых фланелевых салфеток, сверху закрепила мешочек с припаркой, завязав на спине тесемки. Снова уложила больного, но на этот раз на бок, подоткнув спину еще одной подушкой.
— Неудобно, конечно, Джек, понимаю, но нынче ночью тебе придется спать так. Если будешь лежать на спине, кашель только усилится.
Джек что-то пробормотал, и Стелла поняла, что он уже уснул.
Дотти все время беспокойно наклонялась над кроватью, протягивала руки, словно хотела дотронуться до внука, но тут же запрещала себе это.
— Большое тебе спасибо, Стелла, — громким шепотом проговорила она. — Сама знаешь, всегда за них так беспокоишься… чувствуешь себя беспомощной, когда они болеют, думаешь, мол, лучше бы я заболела вместо него.
Стелла кивнула. Знать этого она не могла, зато представляла вполне.
— Думаю, теперь он поправится, — продолжала Дотти. — Завтра я с утра отведу Джека к доктору Бальбоа. А тебе сейчас надо пойти домой и как следует отдохнуть.
— Нет, если ты не против, я еще посижу. Спальник у тебя есть? Захочу спать — прикорну здесь на полу.
— Стелла, я не могу просить тебя об этом. Ты и так сделала много. И тебе завтра на работу.
— Нет, я думаю, прогуляю. Да и припарку я должна снять и, может, поставить еще одну, с другими травами. Ей-богу, все в порядке. Я очень люблю Джека и тоже хочу, чтоб он скорей поправился. Для меня тут никакого беспокойства, я бы сказала, если что.
— Ладно, тогда я поставлю раскладушку. Спальный мешок… Ишь чего выдумала!
Стелла присматривала за Джеком всю ночь, измеряла температуру, меняла припарки, поила. На несколько кратких минут засыпала, но сон ее был неглубок, ее сразу охватывало чувство, будто она куда-то падает, и она снова просыпалась. Когда совсем рассвело, она собрала вещи, заправила постель и попрощалась с Дотти, которая пообещала сразу позвонить, как только они вернутся от педиатра.
Хотя настроение у Стеллы слегка поднялось — все-таки хоть как-то помогла Джеку, — но все равно невозможность пользоваться своим даром приводила ее в уныние. Пришлось признать, что, выпив содержимое бутылки, она превратилась в эгоистку, грубую и фальшивую, которая думает только о себе. Перестала быть самой собой. Все это оказалось ошибкой. Чтобы стать новым человеком, она заплатила слишком высокую цену. Пытаясь найти способ упразднить действие заговора, Стелла внимательно, от корки до корки просмотрела тетрадку бабушки Перл, но не удивилась, когда ничего не нашла.
Вообще-то Стелле нравилось обретенное чувство уверенности в себе, безразличия к тому, что о ней думают другие, способность видеть вещи в их истинном свете — что правда, то правда. Но правда и в том, что, где бы она ни находилась, в горах или в городе, Стелла прежде всего знахарка. Парадокс заключался в том, что событие, открывшее Стелле ее истинное предназначение в жизни, лишило ее способности исполнять его. Пойманная ею молния словно выжгла этот дар, забрала силу.
