Лягушке проще вылезти из колодца, чем вам – из вашего индуизма или христианства: это трудно, потому что ваш колодец невидим. Лягушка живет в неподвижном колодце – она может из него выпрыгнуть. Вы живете в колодце, который всегда с вами; это ваша невидимая личность. Куда бы вы ни пошли, вы несете с собой свой колодец, вы остаетесь внутри него. Куда бы вы ни смотрели, вы смотрите через него.
Все интерпретации происходят из обусловленности – а только тот, кто необусловлен, может познать реальность, может познать истину. Индус не может познать Бога, равно как и христианин, и иудей – потому что это умы. Только тот, кто осознал, что он не индус, не мусульманин, не христианин, – только он может познать.
Индиец не может познать истину, японец не может познать истину, китаец не может познать истину, потому что у истины нет границ. Национальности создают обусловленности: они должны быть отброшены. Перед истиной нужно предстать абсолютно обнаженным, без одежды, без обусловенностей; не индус, не мусульманин, не китаец – а лишь бытие, чистое бытие, которому не за что цепляться. Тогда вы вне колодца. А если вы цепляетесь за колодец, как вы сможете достигнуть океана? И если вы несете в себе обусловленности колодца, то даже если океан окажется здесь, вы этому не поверите, вы его не увидите, потому что ваши глаза будут закрыты к этой безбрежности. Они могут познать лишь то, что узко, подобно колодцу.
Третье, что следует запомнить, это то, что ум всегда хочет жить с теми, кто ниже; он всегда боится высшего. Поэтому все постоянно ищут тех, кто ниже, – друзей, жену, мужа – тех, кто ниже вас, чтобы вы могли чувствовать свое превосходство.
В Индии есть пословица о том, что верблюд никогда не хочет идти в Гималаи. Именно поэтому он живет в пустынях: там он сам – Гималаи! Если он приблизится к Гималаям, что станет с его эго? Именно поэтому вы убегаете всякий раз, когда эго чего-то опасается. Если вы придете к будде, вы сбежите, потому что верблюд никогда не хочет идти в Гималаи. Вам нравится ваша пустыня – по крайней мере, вы в ней что-то из себя представляете. Говорят, что Джордж Бернард Шоу заявил: «Если в раю я не буду первым, мне бы не хотелось туда попадать. Даже ад предпочтительнее, если там я первый. Если в раю я буду вторым, то это не для меня».
Он говорит о вас. Просто подумайте: будет ли вам спокойно на небесах, если вы там не первый? А вы не сможете быть первым, потому что там будет Иисус, там будет Будда; они уже заняли очередь; вы окажетесь далеко в хвосте. А в аду вероятность того, что вы будете первым, существует – к тому же, там это проще. Вы можете страдать, но вам бы хотелось быть первым, самым главным, кем-то – вам не хочется быть счастливым и при этом никем. И в этом состоит проблема: только те, кто стал никем, могут быть счастливыми; те, кто стал «кем-то», всегда будут страдать, потому что само это чувство: «Я должен быть кем-то» создает страдание. В этом случае вы вовлечены в конкуренцию и конфликт, вы все время находитесь в напряженных отношениях со всеми – все прочие люди становятся вашими врагами. А ум всегда ищет низшее, окружает себя теми, кто ниже. В этом случае вы становитесь величайшим.
Посмотрите на эту тенденцию. Если она сохранится, вы будете продолжать падать, падать и падать, и конца этому не будет. Если вы действительно ищете истину, всегда ищите высшее, потому что истина – это самое высокое. Если вы ищете низшее, в итоге вы закончите какой-нибудь самой главной ложью.
Если вы действительно хотите прийти к божественному, ищите высшее, потому что высшее – это его проблеск. Всегда ищите высшее. Но тогда вам придется быть смиренными, придется склониться в поклоне, придется сдаться. Для эго, для ума это проблема.
Ум склонен искать низшее; вот почему ум никогда не может достичь высшего, высочайшего пика жизни. В конце концов, ум достигнет ада. Ум – это и есть ад, а не-ум – это рай.
А теперь мы попытаемся проникнуть в суть этой прекрасной притчи:
Чжуан-цзы рассказал историю об осеннем половодье.
Пришло осеннее половодье. Тысячи бурных потоков стали неистово вливаться в реку Хуанхэ. Поднявшись, она разлилась настолько, что, глядя на другой берег, невозможно было отличить буйвола от лошади.
